Большая книга ужасов - 6

— Черт–те что… — сказал я. — Зачем я вообще сюда поперся? И где, кстати, Чугун? В конце концов, он за всех нас отвечает…

Тоска хихикнула.

— Где Чугун?

Тоска кивнула в сторону леса.

— Чего?! — не понял я. — Охотится? За барсуками?

Тоска опять кивнула.

— А как же подготовка к выживанию?

Тоска умудрилась лежа пожать плечами.

На месте затонувшего Радиста шли пузыри и всплывал ил вперемежку с водорослями.

— Гундосов, — спросил я, — а ты чего–нибудь чувствуешь? В смысле угрызений совести?

— Жрать охота, — сказал Гундосов. — Ты бы сготовил чего–нибудь калорийного…

— Надо все–таки как–то его достать…

Гундосов махнул рукой. Странно, но я тоже не испытывал каких–то особых чувств — мне казалось, что с Радистом ничего не случится.

Так и оказалось. Не прошло и пятнадцати минут, как вода заволновалась и над поверхностью появилась голова Радиста. На голове Радиста сидела крупная наглая лягушка. Это было красиво.

Радист стряхнул лягушку в воду и выбрался на берег.

— Рыбы полно, можно ловить, — сказал он. — Под водой могу дышать свободно. Сегодня же набью окуней.

Я посмотрел на Гундосова — оказывается, Радист вовсе и не собирался топиться. Гундосов отвернулся.

— Я же говорила, что он не утонет, — просипела Тоска. — Некоторые предметы не тонут, знаете ли, сколько ни топи…

— Ты на что намекаешь? — спросил Гундосов.

Тоска указала пальцем на Радиста.

— Чугун идет, — сказал Гундосов.

Мы посмотрели в указанную сторону.

Со стороны леса действительно шел Чугун. Чугун передвигался попеременно — то на четвереньках, то на двух ногах. В зубах он тащил очередного барсука. И был полностью счастлив.

Во всяком случае, мне так показалось.

— Опять… — брезгливо поморщился Гундосов.

— Из барсуков можно шапки делать, — сообщил Радист.

Тоска закатила глаза.

— Куропяткин, — спросил Гундосов, — барсуки барсуками, а обед обедом. Вернее, завтрак завтраком. Что у нас на завтрак?

Хотелось мне выдать кукую–нибудь гадость, но я воздержался. И двинул на кухню готовить еду.

На газу.

Завтрак прошел в холодной и недружественной обстановке. Доход сломал два стула, после чего устроился на толстом чурбаке и сожрал целую кастрюлю макарон. Он бы и еще кастрюлю сожрал, но второй кастрюли не было.

Радист ел плохо, аппетиту на его лице вообще никакого не прослеживалось, ковырялся скорее.

Тоска не ела вовсе. Чугун протявкал, что это она зря: все оперные певицы — женщины дородные и в теле, от этого у них и голос родится. И если Тоска будет плохо питаться, то и голоса у нее нормального никогда не разовьется. Стекла голосом бить — любой дурак умеет, голосом надо еще и работать.

После этого Чугун залез под стол и стал дружески кусать всех за ноги.

Меня, конечно, подобная выходка слегка смутила. Все–таки одно дело, когда тебя за палец кусает пекинес, и совсем другое — когда то же самое делает семнадцатилетний парень, специалист по выживанию в дикой природе и чемпион по гребле. Я попытался даже легонечко пнуть Чугуна, но он ловко увернулся.

— Все собаки любят пальцы лизать, — сообщил Гундосов. — У меня овчарка может часами ноги лизать. Они от этого балдеют.

— Кто?

— Овчарки. Да и вообще собаки.

— Мне кажется, это некрасиво, когда одни живые существа лижут пятки другим, — сказал я. Мне все–таки было немного жалко Чугуна.

К тому же я думал, что если он так и застрянет в собачьем виде, то вытребовать с него свою законную тысячу будет трудновато.

Тоска вытащила маленький блокнотик и написала мне:

«Так все в мире устроено. Одним лижут пятки, другие лижут пятки. Не колотись, Феликс Куропяткин, лизать пятки — это призвание моего братца! Он счастлив!»

И Тоска воспользовалась представившейся возможностью самым наглейшим способом — стянула с себя носки и сунула ноги под нос Чугуну.

«Он мне, между прочим, все детство отравил», — написала она в блокнотике.

Завтрак закончился, и все снова разбрелись кто куда. Никто не тренировался в выживании, все бездельничали. Я помыл посуду, допил вчерашний успокаиватель и валялся на песке возле озера. Думал, как получше отсюда свалить. Кажется, из озера вытекала небольшая речушка. По ней можно было сплавиться на байдарках. Только вот сплавляться никто особо не хотел.

Появился Радист. Он выломал из камина прут, заточил его напильником и теперь собирался, видимо, отправиться на рыбную охоту.

— Ни хвоста, ни рыбки, — пожелал я.

Радист вошел в озеро и минут через сорок вышел с огромной связкой крупных, в две ладони, окуней.

Насчет полос вдоль врали. Но не совсем. Продольных полос не было, но окуни были равномерной изумрудной окраски, с красными плавниками и большущими, почти парусными, спинными плавниками. Красивые.

Окунь — отличная рыба — с нее не надо счищать чешую. Окуни вызвали у меня вдохновение.

И к обеду я нажарил окуней, а потом замариновал их с морковью и луком. Как в ресторане средней руки.

Обед мало чем отличался от завтрака. Свинство.

Доход сожрал ведро окуней и ведро макарон. И еще почти килограмм сухарей. Он совместил все эти продукты в пластиковой ванне, перемешал ладонью и стал поедать с помощью черпака.

Неприятно смотреть.