Большая книга ужасов — 63

– Вы просто не умеете их готовить, – засмеялся Джен. – И не знаете, что такое гадость на самом деле. Гадость – это синтетическая малина. Она похожа на синее-пресинее мыло. Но у него вкус малины.

– А у красных пещерных длиннорослей – вкус черствого хлеба, – грустно сказала Мадлен. – У черных – какой-то рыбы. Довольно тухлой, между прочим.

– Ты это ешь?! – недоверчиво уставилась на нее Лёлька. – Нет, серьезно?! А что такое длинноросли, кстати?

– Что-то вы разболтались, друзья! – сурово произнес Стюарт. – Нам запрещено обсуждать наши занятия, вы что, забыли?!

– Ну хочется же иногда поболтать, пообщаться, – жалобно прошептала Труди.

– Мы и так общаемся, – усмехнулся Стюарт. – Например, сейчас.

– Да ну, что это за общение! – капризно протянула Труди. – Того нельзя сказать, этого нельзя… Надоело!

– А мне надоело на ваши рожи смотреть! – вдруг выкрикнула со злостью Лина. – Ненавижу вас всех! Особенно эту дуру с косой! И вообще, достал меня Корректор! Выездка крабов-вездеходов… Дипломатия при общении с электрическими скатами… Эта саранча, которую мне жрать приходится… Достало все! Дос-та-ло! Пойду копченую салаку свою понюхаю. Хоть понюхаю, если поесть невозможно!

И она побежала к лифту.

Дверцы распахнулись.

Лина вошла.

Дверцы сомкнулись, лифт загудел.

Кабина пошла вниз.

– Что-то слишком часто она уходит эту копченую салаку нюхать, – озабоченно сказал Джен.

– Да уж, – мрачно кивнул Стюарт.

– Как думаешь, она выдержит? Вернется? – шепнул Джен.

Стюарт пожал плечами.

Остальные отводили глаза.

Лёлька смотрела на них, ничегошеньки не понимая, но спросить не смела.

Лина не вернулась.

* * *

Из чащи взвилась стрела – тростниковая стрела птицеглавых! – и пронзенный ею орел-наблюдатель начал медленно падать, планируя на широко раскинутых крыльях.

Так… Это было последнее, что оставалось Даниле от людей, от форта, от надежды!

Орел-наблюдатель убит.

Теперь очередь за Данилой.

«Господи, Господи! – взмолился он, внезапно вспомнив, как бабушка учила его, когда брала с собой в церковь. – Господи, помоги мне, спаси меня!»

Как странно, что он вдруг это вспомнил! Здесь, в Петле, прошлое забывалось еще прочнее, чем в Корректоре.

Почему он вспомнил бабушку? Это что-то значило? Может быть, и правда, что человек перед смертью вспоминает всю свою жизнь?

Вот и он вспомнил. Хотя что там особенно вспоминать – подумаешь, всего каких-то пятнадцать лет прожито!

Неужели он сегодня умрет?!

Он, Данила Макаров?!

«Господи, спаси меня, и я…»

Данила угрюмо усмехнулся, сообразив, что пообещать-то Богу в обмен на спасение ему решительно нечего.

«Спаси меня, и я всегда буду хорошо себя вести!» – сказал бы он раньше, еще когда жил дома и проводил лето у бабушки в деревне. Но то время давно, давно миновало, а на память о детстве и бабушке не осталось ничего. А здесь, в Петле, он и так «ведет себя хорошо»: дикого мяса не ест, воды сырой не пьет, а в лесу скорее предпочтет умереть от голода, чем сорвать хоть яблочко-дичок с дерева или малинку с куста – ведь все отравлено ненавистью к людям.

Не будешь себя «хорошо вести» – погибнешь страшной смертью. Или обратишься в такое… в такое… никакого воображения не хватит, чтобы это представить!

Нечего, нечего пообещать Богу, нечего Даниле отдать взамен спасения…

«Господи, спаси меня, и я опять буду добровольно уходить с вживителями в лес, искать всех этих жеребят, щенят, телят и котят, чтобы они, как их пращуры в незапамятные времена, верно служили людям – тем, кто еще остался, кто еще выживает на Земле! – чтобы помогали нам вернуть утраченную власть над природой. Господи, спаси меня!..»

Странно, что никто из его здешних знакомых никогда не молится, вдруг подумал Данила. У него тоже такой потребности не было.

И только сейчас, когда смерть ему, можно сказать, в глаза заглянула…

Неужели это все? Неужели осталось несколько мгновений – и конец?

Ну что ж… Рано или поздно смерть настигает всех!

Но это неважно.

В Петле думаешь только о будущем.

И даже не о своем!

О том, чтобы для человечества оно не стало таким страшным, каким сделали его Данила, Адам, Джен, Стюарт, Лина и все другие – те, кто еще оставался в Корректоре и кого туда еще привезут!

Ладно, сейчас не до тоски и не до пафосных мыслей.

Надо спешить к реке. Но если у воды заметны следы аквазавров, напоминающие черные разводы тины, то Данила останется на берегу – ждать птицеглавых.

Только бы успеть утопить сумку с вживителями! Шурка все же успел…

Но если Даниле повезет, он успеет еще и утопиться сам.

Ну! Еще не время сдаваться! Еще немного, немного!

* * *

– Где Лина? – спросила назавтра Лёлька.

Стюарт пожал плечами.

– Нет, ты знаешь! – настаивала Лёлька. – Ты тут все про всех знаешь!

– Не все и не про всех, – буркнул Стюарт. – И, честное слово, я даже не представляю, где теперь Лина.

– Может быть, залезла в петлю? – еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, прошептала Лёлька. – Может быть, она тоже покончила с собой, как Адам, в комнате которого я живу?

– Ты что, думаешь, залезть в Петлю – это значит покончить с собой?! – хихикнул Стюарт.

– Ну да, – растерянно кивнула Лёлька. – Я так думала…