Большая книга ужасов — 67

Лес я увидела издалека, и сразу пахнуло холодом. Я здорово вымокла и замерзла, пока бежала, но этот холод был особенный. Он шел снизу, будто из-под самой земли, так что пятки примерзали и внутри становилось прохладно.

Я шла по скосу вдоль обочины, чтобы не попадаться на глаза водителям – мало ли кто там едет. Трава была по колено, и мои больничные треники быстро вымокли. При каждом шаге они шумно хлестали по ногам, как мокрые тряпки.

Тихо. В таких местах всегда тихо. Неужели люди не замечают простых вещей?! Если не бегут, услышав тишину, значит, не замечают. Даже птицы не поют. Меня они никогда не боялись. С юга поднялся ветер и донес до меня запах костра. Сбывались худшие мои опасения. Дядька не соврал. Две тысячи человек в шаге от смерти сидят и жгут костерчик на сырых ветках вместо того, чтобы бежать. И я побежала.

* * *

В лесу было почти сухо: тяжелые еловые лапы надежно закрывали землю от дождя. Со стороны поселка тянуло дымком, и уже были слышны голоса ребят и взрослых.

* * *

К поселку я вышла только в сумерках. Дядька задолбал эсэмэсками: «Не приходи сюда, я сам» и «Зачем сбежала?». Я помалкивала. Дурацкая идея с бомбой была моя, так что мне все и расхлебывать.

Холодно. Я примчалась в больничных шмотках: майке и трениках, вся вымокла, и меня трясло.

На улицах было тихо. Собак я уже тысячу лет не слышала и привыкла, дело было в другом. Тихо было без людей. Сюда эвакуировали две тысячи человек из лагеря, но они тут ни при чем. Люди не чувствуют таких вещей, а мне было ясно: в поселке осталось очень мало жителей.

Каждый дом темнел пустыми окнами. В огородах еще торчала ботва, не битая сорняком, на одном крыльце стояла пара сапог, а я знала, что хозяева уже далеко. Люди покинули насиженные места.

С южной стороны раздавались голоса и смех, я пошла туда. Шла и слушала радостный галдеж и тишину запустения. Люди не поймут.

* * *

Администрация лагеря не достучалась в опустевшие дома. Все расставили палатки на пустыре – похоже, бывшем школьном стадионе. Тут и там жгли костры, галдели, что-то жарили. Огонь поглощал дневной свет, и мне казалось, что уже совсем темно.

– Ирка! Ты же в больнице должна быть! – Ко мне подскочила Оля и, радостно треща, повисла на руке. – А тут такое, ты представляешь! Нас с обеда выдернули, говорят, в лагере бомба. Наташа валерьянку пьет, Таракан орет, как обычно. Начальник воет, что автобусов на всех не хватает, мелочь увезли по домам, а нас везти некому, прикинь? Мы пешком по шоссе, с палатками…

– Местечко вы, конечно, нашли аховое.

– Ой, не говори! В домах никого нет. Ни умыться, ни соли попросить. Куда все делись-то, вроде был жилой поселок?

Я рассердилась тогда, хотя чего сердиться! Оля не виновата, что не понимает простых вещей. Плохо, что начальник (или кто там это местечко нашел) – сам как Оля.

– Ты извини, я тут…

– Ага! Вот у того дома деревянную кабинку видишь?

Ну как на такую сердиться?!

* * *

Поселок опустел за одни сутки. До местных быстро дошло, что здесь оставаться нельзя. А вот Таракан… Ведь говорила же я ему, и по-русски, и по-эриксоновски[6], а он…

Таракан стоял в шаге от меня. Я сразу нырнула за палатку. На всякий случай, вдруг он помнит, что меня здесь быть не должно. Но, похоже, ему было не до меня. Размахивая руками, он громко доказывал двум высоким старикам:

– У меня тысяча человек, не считая персонала! Куда я, по-вашему, их должен деть? Я все понимаю: дети шумят, нарушают спокойствие…

– Не в этом дело, – высокий старик в кепке говорил, понизив голос. – Вы обратили внимание, что в поселке никого нет?

– Тем лучше! Мы ведь никому не мешаем, пересидим и уйдем. Поймите, у меня в лагере саперы.

– Не в этом дело, – старик в кепке, похоже, устал это повторять. – В поселке опасно. И вы, как ответственное лицо, должны…

– Ничего я не должен! Куда я их дену? Что здесь опасного?

– Это государственная тайна, – ловко ввернул второй старик.

«Государственная тайна» на Таракана подействовала, он даже руки опустил, перестав жестикулировать. И сбавил тон:

– Сперва бомба, теперь вы… Что же это творится-то?

– Это тоже государственная тайна. Но поверьте, находиться здесь опасно.

Старики были крепкие, с хорошей осанкой, я бы легко приняла их за военных. Вот только оружейным маслом от них не пахло. Я этого нанюхалась в училище, ни с чем теперь не спутаю. В приемной комиссии два преподавателя всегда с собой оружие носили. Наверное, так им было спокойнее.

Таракан повертел головой, будто кого-то искал, и спросил:

– Куда же мне их сейчас?

– Дальше по шоссе автобусная остановка. Любой автобус довезет вас до города. Придется, конечно, разделиться, но они часто ходят. Только не медлите.

Таракан кивнул, буркнул под нос «Есть!» и убежал, семеня короткими тощими ножками. Старик в кепке шагнул ко мне:

– Ты, говорят, в детстве хорошо яблоки воровала на соседской даче.

Начало беседы было неожиданным. Старик в кепке вытащил у меня из-за пояса «Чудовищ» и вытер рукавом:

– Спасибо, что сохранила.

Ясно. Здравствуй, неизвестный родственник. А я думала – он молодой…

– Александр Сергеевич!