Большая книга ужасов — 70

– Она успела собрать только шестьсот с чем-то. Умерла, конечно.

Некоторое время мы молчали, слышали только топоры. Топоры.

– Здесь могло быть то же самое, – сказал я. – Люди могли приносить к больнице любимые игрушки детей в надежде, что они выздоровеют.

– То есть эти игрушки в кладовке… – кивнула Светка.

– Это игрушки тех, кто не выздоровел. Куда их девать? Живым раздать – неправильно. На свалку выкинуть – как-то не по-человечески. Вот их и отправили в кладовку.

– У тебя, братик, на всё есть объяснения, – заметила Светка.

– А как тогда это объяснить?

– Не знаю. Но невесело как-то. Они и мне мишек дарят…

Светка поморщилась.

– Дарят. Может, как раз после этого случая традиция возникла.

– Зачем? Мы что, тоже заражены? То есть я заражена? Может, я болею?

Светка почесала запястье.

– И чем, интересно? – Голос у нее нервно дрогнул. – Чем?

Лепрозорий «Ватку». Хорошо-то как.

– Да ничем, – ответил я. – Ничем ты не заражена, успокойся. Если бы ты была заражена, то ты бы под охраной сидела, а не по городу разгуливала. Ничем ты не заражена, всё нормально.

Светка повернулась на бок, лицом к стенке.

– А днём? – спросила она. – Я же видела, ты что-то нашёл в том доме.

– Я туалет искал…

– И заблудился, – перебила Светка. – Обычное дело.

– Да, обычное. Заблудился, спустился в подвал – гляжу, а там… Кладовка. Я заглянул, конечно, а в этой комнате всякие принадлежности для рисования…

– И картины. – Проницательная Светка. – Там наверняка были какие-то картины, да? Художник ведь должен был что-то рисовать… Он рисовал?

– Рисовал.

Светка вздохнула.

– Он разное рисовал, – сказал я. – Смешные такие рисунки, про муравьёв, которые сахар делят…

– Он рисовал «Пир», – сказала Светка.

Я промолчал.

– Правильно, – сказала она. – Он рисовал «Пир». Любой художник будет здесь рисовать «Пир». Я не художник, а мне тоже хочется… Почему?

– Очень выразительная картина, – объяснил я. – Висит в музее, родители ею пугают детей. Если бы я такую пакость в детстве увидел, я бы, наверное, запомнил. И рисовал.

Про красный солнечный зайчик я рассказывать не стал. Не пугать чтобы.

– Отлично, – усмехнулась Светка. – Целый город тех, у кого в голове картина «Пир». И мы застряли в этом городе. Сейчас умру от оптимизма.

– Наверное, есть кто-то, кто в музей не ходил, – предположил я.

– Ты думаешь?

– Да. По-другому не бывает. Всегда есть тот, кто не ходит в музей, всегда есть тот, кто ходит поперёк.

– Ты заранее для этого городка объяснений напридумывал?

– Нет, просто я… пытаюсь смотреть на события логически.

– Логически…

– Да, логически. А у тебя какие объяснения? Есть?

Светка промолчала.

– Вот видишь. Критиковать все готовы. А ответить…

– С ними что-то случилось, – сказала Светка. – Со всеми этими детьми, после которых остались только игрушки. Только никакая не скарлатина, скарлатина тут ни при чём.

Да уж, скарлатина тут ни при чём.

– С тем, кто рисовал, тоже что-то плохое… Ты говоришь, он стал рисовать «Пир»?

– Да.

– Бедняга.

– Не повезло, – согласился я. – Думаю, что это был сын Лисина.

– Сын местного олигарха увлекается живописью? – усомнилась Светка.

– Нормально. Каждый уважающий себя гангстер мечтает, чтобы его дочь стала балериной, а сын микробиологом. Вот и Лисин. Хотел, чтобы его сын стал художником. Но что-то пошло не так.

– Эпидемия…

– Эпидемия.

– Интересная эпидемия. Выбивает только детей.

– Таких полно, – сказал я. – Та же скарлатина. Или свинка. Или полиомиелит. Если здесь приключилась какая-нибудь острая форма, всё могло закончиться плачевно.

– Ах, Марсик-Марсик, из тебя получится прекрасный разоблачитель чудес. Тебе в комиссию по борьбе со лженаукой надо, а не…

Светка замолчала. А я не стал спорить, в комиссию я бы записался. Ненавижу чудеса.

– Да, точно, разоблачитель… Такие, как ты, всегда видят силиконовые нити на пальцах телекинетиков. Слушай, Маркус, а ты заметил, что чудеса обычно добрые, а? Если чудо – то всегда в сиянии и в гирляндах. А если чудо злое, то это уже не чудо, а… Чрезвычайная ситуация. Экологическая катастрофа, стихийное бедствие… Раньше с этим легко было, саранча налетела, пожрала посевы, или чума набубонилась, так народ не ломал себе голову, шёл в ближайший овраг к ближайшей ведьме и палил её на костре. А сейчас вызывают спасателей. А уж если с экономикой беда, то отцы-инквизиторы быстренько всё наладят – на костёр сорок тысяч ведьм, и ещё дым не успел развеяться, как Возрождение уже наступило.

– Ведьм как раз в Возрождение и жгли, – поправил я. – В Средние века почти никого и не спалили.

– Может, я плохо помню. Я это к тому, что сейчас вместо отцов-инквизиторов у нас «Большая двадцатка». Что-то мы завернули куда-то…

– Как всегда, – ухмыльнулся я. – Не туда повернули – и вот итог…

– Да уж, не туда. Ну да ладно, бес с ними, с отцами-инквизиторами.

Светка громко зевнула.

– Спать будешь? – спросил я.

– Не. Боюсь. То есть устала от этих кошмаров, усну – опять орать стану.

– И что тебе снится? – спросил я.