Большая книга ужасов — 74

— Марина Владимировна, — кивнула женщина и подоткнула свисающий с кровати больного край одеяла.

— Мам, да нормально все.

— Конечно-конечно. Тебе не дует?

— Нет.

— Кушать не хочешь?

— Мааам…

— Да-да, извини.

Жучков-старший протянул руку и крепко пожал ладонь Романа:

— Петр Алексеевич. Это ты вчера с Колькой на складе работал?

— Да.

— И что стряслось? — Мужчина сверлил старшеклассника глазами и напряженно ждал ответа. Медлить было нельзя. Не задумываясь, Волкогонов выдал ту же самую версию, что и полицейскому вчера:

— Да ничего особенного, Коля полез на кучу стульев и упал оттуда в старый бак. Только я не понял: голова закружилась, потому что в школе краской пахнет или потому что оступился.

— А он сказал, что котенка полез спасать. Что там котенок был.

В голосе Петра Алексеевича послышался металл вперемешку с нотками паники. Если сын ему наврал, то что же было на самом деле?! Что еще может ему грозить?! Как спасти?! Как уберечь?!

Душа у Романа ушла в пятки. Он лихорадочно соображал, что делать. Повернулся к замершему Жуку — тот смотрел на него с таким отчаянием в глазах, что становилось неловко. И почти такие же глаза были у его матери, которая поворачивалась то к сыну, то к его другу.

В голове набатом звучало: «Думай, Волкогонов! Думай быстрее!»

Как всегда, лучшим решением было самое простое. Роман покачал головой и посмотрел прямо в лицо старшему Жучкову:

— Ну, вы ж понимаете: полезть спасать кота — это почти героизм, а просто упасть — совсем другое дело.

Отец Коли повернулся к сыну и пытливо посмотрел на него, ожидая объяснений. К чести Жука надо сказать, что он тут же залился краской такого яркого цвета, будто свеклой натерся, и замычал:

— Нуууу… Я подумал, это совсем по-детски… В общем, ладно. Роман правду говорит: куча была такая большая, прикольно было на нее залезть. Ну, я и полез — и упал. Прости. Я боялся, вы ругать будете…

— Коля!.. — ахнула мама и прикрыла рот рукой. Эта картина могла бы выглядеть смешно, если бы по ее лицу тут же не заструились потоком слезы.

— Мам, ну, что ты… ну извини, я не хотел. Не плачь. Мам.

— Не будем мы тебя ругать, сынок, — прошептал Петр Алексеевич с таким облегчением, словно целый дом с плеч скинул. Он подошел к жене и потрепал ее по плечу, успокаивая. Марина Владимировна уткнулась лбом в его руку и понемногу перестала всхлипывать.

— Извини, — виновато произнесла она, глядя на Романа и вытирая батистовым носовым платочком мокрые глаза. — Я обычно так не реву. Просто вчера, когда сказали, что Коля в «Скорой»… Я…

Она снова залилась слезами, и муж принялся ее успокаивать.

Родители отошли к окну, и Волкогонов с Жуком остались практически наедине.

— Спасибо, — прошептал он, с такой горячей благодарностью глядя на Романа, что тому стало неловко.

— Да ладно.

— Я про этого котенка сдуру ляпнул…

— Это уж точно: в школе-то знают, что никаких котят там не было.

— Ну да…

— Я и полиции сказал то же самое, так что имей в виду.

— Ага, — Коля посмотрел на отца, который обнимал и гладил по спине всхлипывающую маму. — Предки со вчерашнего вечера тут с ума сходят. На работу сегодня не пошли. Мать рыдает не переставая.

— А ты говорил, им на тебя плевать, — не удержался Волкогонов и с удовольствием увидел, как Жук снова заливается краской.

«Поделом! В другой раз, прежде чем всех обвинять, сначала подумает».

Но не успел Коля что-то ответить, как дверь без стука распахнулась, и в палату зашел худой, длинный мужик с лошадиным лицом. На нем был белый халат, а под мышкой папка.

— Приветствую, — бесжизненным голосом поздоровался он. Видимо, фраза должна была звучать бравурно или, по меньшей мере, бодро, но получилось скорее наоборот. Словно манная каша из ложки на линолеум шмякнулась.

Все посмотрели на него вопросительно, и посетитель, чуть согнувшись вперед, изобразил легкий поклон:

— Меня зовут Крушинин Константин Антонович, я психолог из полиции, и мне нужно задать пару вопросов… — он заглянул в папку, — Коле.

— Нам нужно выйти? — слабым голосом осведомилась мама.

— Нет, совершенно не обязательно. Ничего интимного в процедуре нет.

Почему-то слово «интимного» в исполнении господина Крушинина прозвучало мерзковато, будто намек на что-то неприличное. Роман поморщился — новоявленный психолог ему не понравился. Какой-то скользкий, весь вытянутый и холодный. Было впечатление, что все происходящее для него просто скучная рутина, ради которой не нужно включать ни одну эмоцию.

— Разрешите? — Он протиснулся мимо Волкогонова и, придвинув стул, на котором раньше сидела Колина мама, опустился на него, закинув ногу на ногу. — Итак, приступим.

Дальше пошли стандартные вопросы: «Имя, фамилия, возраст, место учебы». Крушинин, не поднимая носа от листочка в папке, делал пометки и изредка бросал взгляд на Жука. Мальчик ему явно был не слишком интересен, но работа есть работа.

— А как ты себя чувствуешь последнее время? Жалобы есть?

— Нет.

— Хорошо. А настроение как? Подавленность? Сонливость? Повышенная раздражительность?

— Нет.