Я хрипел, а шаги приближались. Вот сейчас откроется дверь… Дверь действительно хлопнула, но не та, на которую я смотрел. Не помню, чтобы здесь был ещё один выход… Если мать (а это, скорее всего, она) опять меня не найдёт, мне несдобровать. Я, наконец, прокашлялся, подхватил рюкзак и побежал к лестнице, подсвечивая дорогу телефоном. Видно было прекрасно, даже песчинки на серой напольной плитке. Я потянул дверь на кондовой дребезжащей пружине и оказался на чёрной лестнице.
Здесь было темнее, чем в холле, окошко между пролётами совсем маленькое, и лунный свет почти не проникал.
– Мам…
– Я здесь. – Голос доносился будто из-под земли. Никаких посторонних дверей видно не было: лестница вверх, лестница вниз, в подвал… Туда она, что ли, отправилась? Проскочила выход, бывает. А почему не торопится выходить? Я спустился к подвалу и подёргал дверь:
– Мам! – Заперто.
На всякий случай я постучал ногой и прислушался. За дверью был белый шум, как в телефонной трубке. Не знал, что в помещениях такое бывает. Показалось?
– Мам, ты здесь?
Тишина. Похоже, я и правда перележал в больнице. Но в любом случае кто спускался по лестнице и хлопнул дверью? Я подумал, что мать спустилась с этажа на этаж, но вспомнил, что все двери, кроме нашего отделения, были заперты. Я пробежал пару этажей вверх, но быстро выдохся. Отрезанный аппендикс напомнил о себе, и мне пришлось сесть на ступеньку передохнуть. На лестнице было тихо, я только своё дыхание и слышал. Дышалось тяжело, и шов побаливал. Я сидел и шарил по углам лучом телефона. Не знаю, что я хотел увидеть, но тут сзади кто-то легонько потянул меня за рюкзак.
Вопль вырвался сам собой, я даже не понял сразу, что ору. Рванул вперёд, споткнулся, протаранил подбородком пару ступеней, вскочил… Телефон я держал впереди себя, как щит. И в голубом свете луча никого не было. Я завертелся на месте, как собака за своим хвостом, освещая обзор телефоном. Никого.
– Эй! Я таких шуток не люблю.
Тихо. Я пощупал рюкзак за спиной: «молния» застегнута. Опять показалось? Каких только вымышленных чудищ не встретишь ночью на пустой лестнице! В свет луча на полу попали чьи-то грязные следы, – бахилы надевать надо. Что-то меня в этих следах смутило, но я не стал вглядываться, решил, что с меня хватит. Стал спускаться и всё равно на полдороге понял: хозяин следов ходил босиком. Я чётко видел пальцы, причём два из них… Чушь, чушь, хватит, хватит!
Первым делом я вышел обратно в холл, там светлее. Уселся на подоконник и попробовал ещё раз позвонить матери. «Аппарат абонента выключен», – кто бы сомневался. Вообще, пора было валить из больницы, даже если на лестнице была мать, она рано или поздно соберётся домой. Дойду до посёлка, там разберусь. Хоть бы номер дома скинула, чем звонить двенадцать раз!
Ворча, я дёрнул ручку входной двери: конечно, заперта! Прекрасно, прекрасно, я заперт ночью в пустой больнице, мои родители неизвестно где, а телефон у них не отвечает…
Вот я болван! Как будто мне больше позвонить некому! Совсем здесь в больнице одичал. С этой мыслью я стал набирать номер Кита. Ну и что, что второй час ночи, у меня экстренный случай. Трубку взяли сразу:
– Ну? – Конечно, я его разбудил.
– Кит! Меня заперли в больнице одного, представляешь? У них с электричеством что-то, все и уехали. Скажи Лёхе, чтобы сказал моим, чтоб… Выручай, в общем! Я, конечно, могу высадить стеклянные двери…
– Какие двери? – Голос у Кита сонный-сонный, ясно, ничего человек не соображает. – Какие двери, когда тебя ещё вчера выписали?
– Да никто меня не выписывал! Я здесь, в больнице, один…
– А что ты там делаешь? – Я пообещал себе, что прибью Кита, как только окажусь на свободе. Пока крикнул ему: «Спи!» – убрал трубку и решительно оглянулся в поисках чего-нибудь тяжёлого. Дома меня, конечно, по головке не погладят, но не сидеть же здесь, пока не починят электричество?
Для начала я всё-таки поковырял замок ножом, но чёртова пластина сидела на очень мелких винтиках, мой нож был толще. Придётся бить стекло. В холле стояли цветы на длинных металлических подставках. Я разгрузил одну, взял за ножку и попробовал на вес: то, что надо!
…Уже размахнулся, чтобы как следует садануть подставкой по стеклянной двери, и тут меня накрыл новый приступ. Кашлять в этот раз не хотелось и не моглось, горло как будто сдавила невидимая рука. Я решил, что это от волнения: не каждый день я линяю из больницы и бью там стёкла. Пальцы разжались сами собой, подставка звонка брякнула об пол. Я присел на пол и хватал воздух ртом, но его отчаянно не хватало. Уличные фонарики забегали перед глазами цветными пятнами. Знакомый голос где-то за спиной сказал: «Береги куклу», – и я шмякнулся головой об пол.