Большая книга женской мудрости

– Знаю, – бодренько включил зажигание скелет и запрыгнул в кузов. – Вот полихачишь с мое, узнаешь, почему у тебя горит один задний левый подфарник! – И добавил, захохотав: – Голову отдай, балбесина! Или тебе ее на память оставить?

Полуторка поднялась еще выше.

Трое сопровождающих мотоциклистов двинулись следом. Последний на ходу забрал голову и небрежно сунул ее обратно под мышку.

Промелькнуло за окном немыслимо большое дерево, как некий туманораздел. «Надо бы заправиться», – подумал Юрий, когда его машина, а за нею и странные Юркины спутники стали погружаться в опустившееся до земли облако – снег там? Дождь? Стрелки часов как-то живенько пошли и остановились на 12.00.

Светофоры стали черно-белыми. На обочинах дирижировали игрой меланхоличного ветра тополя, пошевеливая отрубленными культями. Летучая пыль или дым, а может, снег мелкой крупкой освещался всю дорогу красными фарами мотоциклов и одним зад ним левым подфарником летучей полуторки. И Юрка знал – они летят за ним. А когда поравнялись с деревенской церковью, скелет, увидев кресты на маковках, скомандовал:

– Пригнули головы! Атас!

И летучая полутрока исчезла вместе со своими спутниками.

А Юрка благополучно добрался до дома.

Видит: у ворот баба Оля. Такая, какую он оставил три года назад.

– Вот соловей-разбойник! Угомона на тебя нет! – улыбается старая.

– Я тебе вещи привез, – совершенно не удивился ей, а скорее обрадовался Юрка.

Баба Оля избу вытопила заранее. Напекла пирогов с земляничным вареньем. Юрка так проголодался – спасу никакого нет. На пироги накинулся. Чаем душистым запивает. Рассказывает. Все рассказывает. А баба Оля все слушает. Слушает. Вещи свои, когда-то оставленные в городе, примеряет. Одну за другой перекладывает к себе в сундук. Все проверила-пересмотрела. А потом и говорит:

– Ты образок-то святого Александра себе оставь. Мне он от бабушки достался. А тебе вот от меня. И ложись почивать. Поздно уже. Я тебе перинку на печи нагрела…

Юрка проснулся от первого солнечного луча. В доме тишина. Тепло. Кто-то видать натопил с вечера. Пирогами земляничными пахнет. Да на столе – нет ни одного. Кинулся к машине – полный бак бензина, образок над рулем сияет. Вернулся в дом, может, в сундуке вещи? А там только два пустых мешка лежат.

Собрался в обратный путь. Руку в карман за мобильником засунул, а там, кроме телефона, – тесно от денег!

Подмигнул Юрий образку с Александром Невским!

– Спасибо, деда Саня! Веселые у тебя друзья!

Решил он почаще в тот дом приезжать и не продавать, все-таки наследство!

55. Родина цыгана

Умирала мать на девятом этаже белой больницы. Просила в бреду положить ей в руки горсть земли с Родины.

Цыган сидел и думал: где же ее Родина? Может быть, город Орджоникидзе? Мать говорила, когда он родился, падал крупный ровный снег, и ветер не колыхал его.

А может быть, Каспийск? Послать детей, пусть привезут песка с побережья моря-озера?

Нет-нет! Это Курган! Поля-поля… А в подлесках из-под земли сыраны-суханы лезут!

Вздохнул цыган. Всю жизнь мать бродила по свету. Вовсе это не Сибирь, а Подмосковье. Березы белые! Запах ландышей и осин после дождя. Ровный ковер травы, как в Берендеевом царстве.

«Где же ее Родина?» – думал цыган. Вспоминал байкальские сопки, подножья которых лижет хрустальная вода. Там, где растут багульник и царские кудри, где шумит тайга кедрами.

Вспоминал Питер, холодный, каменный, строгий. Ветреный Финский залив.

И вдруг осенило его: Родина цыган – Дорога! Где бы ни были они, куда бы ни ездили – в памяти оставались то поезда стук, то ржание лошади, то шепот автомобильного колеса.

Спустился цыган вниз, собрал пыль придорожную, поднялся в больницу к матери и вложил ее в руки.

– Вот тебе, – молвил, – земля с Родины.

Улыбнулась мать в бреду, точно во сне. Крепко-крепко землю в руках зажала.

На следующий день глаза открыла. А через неделю на ноги встала и забыла болеть.

До сих пор, говорят, живет. Только бродить не бродит, а жадными глазами на дорогу смотрит.

56. Поцелуй Иуды

В кромешной тьме услышал Иуда вкрадчивый голос:

– Ему нужна любовь твоя безграничная! Твоя преданность. Ты любишь Его, Иуда?

– Да.

– Ты готов отдать за Него жизнь?

– О! Я люблю его больше жизни!

– Чтобы Он прошел Вознесение, ты готов отдать за Него ДУШУ?

– …я готов. Бери ее!

– Да… мне то она как бы и не нужна…

– Видишь ли, тебе предстоит сделать одно дельце…

– Что же? Что надо делать? Говори! Я готов на что угодно!

– Ты должен предать Его…

– Его???? Никогда!

– Ты же только что распинался в своей любви…

– Но я не могу! Это слишком!

– Без твоего предательства Он никогда не станет тем, кем должен стать! Грандиозное дается через великие мучения, и немыслимые парадоксы! Только противодействие рождает устойчивость. Нужна жертва. Смерть. А потом воскресение! Нужен враг. Предатель. Понимаешь?

– Кто тебя послал?

– Я сам пошлю кого угодно и куда угодно… Так ты отказываешься помогать?

– Я не отказываюсь. Но почему я? И неужели нельзя придумать что-то другое? Лучше вырви мои жилы! Сердце! Печень! Возьми мои мозги!