Большая кража

Так что все улики были против нее. Этого оказалось больше чем достаточно. Моник исключили из университета, приговорили к тюремному сроку, ославили. Даже ее родители, нанявшие хорошего адвоката, потом умыли руки. Оказывается, они были вроде как карьеристами, даже ее отец. Вот вам и этика.

Через полгода Моник освободили из тюрьмы. Рона, ее разговорчивого бойфренда, задержали при попытке продать «У модистки», настоящую, секретному агенту ФБР. «Я договорился на соучастие второй степени и подделку, – сказал адвокат Моник. – Вы свое уже отсидели, но в досье остается судимость за уголовное преступление. Это лучшее, что я мог сделать».

Родители на удивление дожидались ее. Они подарили ей чек на 10 000 долларов на «обустройство», сказав, чтобы она больше им не звонила.

Несмотря на все удары, сыпавшиеся ей на голову, Моник была благодарна. Потому что из этого опыта она усвоила три весьма важных жизненных урока: никогда никому не доверяй; не жди, пока тебя надуют; и любовь – это отстой. И когда до нее это дошло, она была готова играть в команде Райли.

Как все великие игроки, она нашла собственный путь на темную сторону. Она взяла деньги у мамы с папой, переехала в Нью-Йорк и на эти деньги открыла студию. А потом она занялась бизнесом, делая то единственное, в чем преуспела и что могла делать, имея судимость.

И она начала это по-умному. Она долго разнюхивала обстановку, пока не услышала о владельце галереи, который, предположительно, продавал копии по ценам подлинников, разумеется не сообщая об этом клиентам. Моник пролистала каталог этого галерейщика, в качестве визитной карточки выполнив две блестящие копии, – и ее карьера была запущена. Она дополнительно занялась скульптурой и предметами искусства, поскольку этот сегмент рынка, похоже, никем не был охвачен. Она преуспела в этом так же, как и в живописи. Ее копия Дуду-писца, шумерской вотивной фигурки, была бесподобной. Итак, с помощью предметов искусства и картин она зарабатывала чертовски хорошие деньги и создавала себе репутацию. Я нашел ее, и это здорово помогло нам обоим, особенно в финансовом отношении. Немало денег я положил ей в карман.

Наши отношения развивались. Оказалось, у Моник тоже была страсть к костюмам. Она стала помогать мне с моими маскарадными костюмами, стараясь, чтобы они соответствовали каждому моему персонажу. А аксессуары? Признайте, что это не мужское дело. Я не смог бы продумать все как надо. А Моник могла. Она гениально разбиралась во всей этой фигне – часы, галстуки, портфели и особенно обувь. Теперь я во всем этом полагался на нее. И может быть, чересчур сильно полагался? Вы скажете, что я слишком недоверчив, но дело в том, что я не могу себе позволить быть доверчивым. Ты доверяешь человеку в этой игре – кому угодно, – и рано или поздно он закладывает тебя.

Так что, по сути дела, я не доверяю Моник, но чертовски близко стою к тому, чтобы доверять. Так или иначе, в ее же интересах, чтобы я продолжал работать. Потому что, как я сказал, она помогает мне, а я помогаю ей делать деньги. Время от времени она даже позволяет себе брать работу из любви к искусству.

Как, к примеру, полотно на ее мольберте. Мне стало так грустно при мысли о Моник, работающей над этой картиной, что я наконец сдвинулся с места. Понимая, что это не послужит мне во благо, я проник в комнату и встал у нее за спиной так близко, как только мог, но не касаясь ее. Не касаться было трудно – от нее пахло смесью масла пачули с корицей, а изгиб ее обнаженной шеи был всего в нескольких дюймах от меня. И если бы я простоял так чуть дольше, то куснул бы ее.

– Надо бы взять кисть потоньше, – тихо произнес я прямо ей в ухо, и Моник подпрыгнула почти на фут.

Это было классно.

– Господи, твою мать, Райли! – вскрикнула она, повернувшись ко мне с поднятой кистью, словно собиралась заколоть меня. – Как, на хрен, ты попал сюда?!

– Окно было открыто, – пожал я плечами.

– Конечно открыто, блин! Почему долбаное окно не может быть открыто? Мы на чертовом двадцать пятом этаже!

– Очень приятное восхождение, – заметил я.

Так и было. Никакой реальной опасности, так что я мог расслабиться. Немного помечтать.

– Господи, твою мать! – повторила Моник. – Опять ты со своим долбаным паркеем.

– Это паркур, – поправил я не в первый раз.

– Какая разница! – огрызнулась она. – Завязывай с этим. Зачем заниматься такой фигней?

– Ну-у-у, – чуть улыбнувшись, протянул я. – Мне нравится делать тебе сюрпризы.

– Тогда в следующий раз сделай мне сюрприз и позвони в чертову дверь, как любой другой, ладно? Я больше не пишу картины в голом виде – благодаря тебе.

– Весьма прискорбно. Твоя работа теряет какое-то дополнительное измерение.

– Лучше бы ты исчез в этом дополнительном измерении! У меня случится сердечный приступ, если ты продолжишь в том же духе. – Чтобы успокоиться, Моник с шумом выдохнула. – Вот блин! Ну ладно, что у тебя на этот раз? Я вроде как занята.

– Занята, Моник? Правда? – Я поднял бровь и кивнул в сторону полотна. – Занимаешься Мэри Кассат? То есть…

– А не пошел бы ты, Райли! Ты ни фига в этом не смыслишь.