Большая лагуна

— Ты, Костя, грубый материалист, — сказала на это Вера, срезая кожуру с груши. — Океан — живое существо, невообразимо огромное. Собственно, океан — это вся наша планета с островками суши. Прежде, когда человек стоял ближе к природе, был ее неотъемлемой частицей, он с почтением и страхом относился к океану, обожествлял его. Вспомни Посейдона, Протея, сирен. Затем, с ростом сведений, открытий — всего того, что мы называем культурой, — океан становится просто массой воды, хотя ученые уже к тому времени открыли великие связи жизни и рассматривали планету как единый сложный организм. — Она улыбнулась, взяла в рот кусочек груши. — К чему я, говорю это все вам, океанопоклонникам, спросите вы? Да только потому, что ты, Костя, непочтительно отозвался об океане, свел все к изменению состава солей. Соли только следствие, симптом болезни, главное — мы такие же его дети, как и дельфины.

Костя поставил стакан на стол:

— Сдаюсь, Вера. Ты во всем права. У людей недоставало нежности к чуду, которое перед нами. — Он широко развел руки, быстро встал. — Спасибо, Ив. Нам пора. Что-то не нравится мне горизонт, хотя прогноз отличный. Может, собираются местные духи вод и атмосферы продемонстрировать нам свое могущество?

Вера тоже встала:

— До свидания. Я боюсь тропических бурь. — Она пробежала по трапу на авиетку. Костя хлопнул меня по плечу:

— До послезавтра! «Корифена» ждет. Тосио-сенсей поставил новый такелаж и счистил с днища все ракушки. Теперь ей не будет равных во всей Лагуне.

С километр они летели в десяти метрах от воды и очень тихо, чтобы доставить удовольствие Пуффи и его друзьям. За ними, охватывая малышей полукругом, мчались взрослые. Судя по их строю, они явно чем-то были обеспокоены и охраняли детей.

Все объяснила Гера. Она осталась у причала,, чтобы сообщить мне, что десять минут назад с большим отрядом охотников прошел Менелай. Этот опытный следопыт выслеживал трех южно-австралийских мако, прорвавшихся в Лагуну из открытого моря.

Мако — одна из самых красивых, быстроходных и свирепых акул, достигает четырех метров длины.

Гера попрощалась, сказала, что всю ночь она с семьей проведет возле моего острова, и, если появятся мако, она разбудит меня колоколом громкого боя, и тогда я должен буду взять Пуффи в бассейн.

Я остался один. Костин прогноз не оправдался. Дымные облака на северо-востоке рассеялись, там голубело небо, глубокое и теплое. Чайки возвращались с рифов; в их полете чувствовалось довольство, сытость: Они садились на крышу и начинали свой вечерний туалет. Здесь у них полустанок, живут они на скалистом островке в миле от берега. Что-то им понравилось у меня. Кажется, скоро здесь образуется колония чаек. Несколько флиртующих молодых пар явно не прочь устроить здесь свои первые гнезда; для этой цели очень подходит карниз под навесом крыши. Что ж, я не против.

Возвращаются в гараж комбайны. Я смотрю на график выработки: опять упала урожайность. Если так будет продолжаться, то через два-три месяца плантация погибнет и комбайны будут собирать только ядовитые водоросли.

По вечерам мне иногда звонит наш старый знакомый, Поликарпов Павел Мефодиевич, полпред дельфинов, как он любит себя называть. Он по-прежнему живет на Плавающем острове, среди своих дельфинов, в вечной борьбе с противниками своих воззрений, и коллекционирует фотографии тропических зорь.

На видеофоне то же пергаментное лицо с молодыми глазами. Он давно проникся к нам с Костей отеческим чувством, хотя с виду суров, говорит отрывисто, как будто ищет, к чему бы придраться. Сегодня он сделал исключение:

— Здравствуй, Иван. Ну, как твои водоросли? Неважно? Везде неважно в этом году. У меня, брат, горе. Ты помнишь Ашока?.. Ну, того, что любил дальние путешествия и беседы на философские темы.

Я припомнил темнокожего дельфина, всегда сопровождавшего Павла Мефодиевича, и сказал об этом.

— Так его уже нет, погиб в бою с акулами. Акулы стали нападать на китов, а он нес службу на китовой ферме. Редкой одаренности был Ашока — Человек Моря…

Я от всей души посочувствовал горю учителя и, стараясь отвлечь его от печальных мыслей, рассказал о сегодняшних событиях. Почему-то он отнесся совершенно равнодушно к моей информации о появлении Великого Кальмара и исследованиям Рудольфа и необыкновенно оживился, когда я стал рассказывать о проказах Пуффи. Павел Мефодиевич попросил:

— Ты пришли мне, Ваня, пленочку с видеозаписью об этом сорванце. Так говоришь, что малый хвастун? Редкое свойство у дельфинов. Они необыкновенно правдивы, хотя и не лишены способности пофантазировать. Все их предания, устные летописи, воззрения на окружающий мир полны фантазии. — В его глазах заискрился смех. — Хотя твой Пуффи превзошел своих родичей, и это в его-то годы! Не без вашего ли это влияния? — Раздался звук, напоминающий дребезжание в ветреный день стекла, плохо закрепленного в оконной раме: Павел Мефодиевич смеялся.