Большая маленькая ложь

Мисс Барнс. Не имею понятия, что случилось с ходатайством. После вечера викторин никто о нем не заговаривал. Мы все с нетерпением ждем нового семестра и хорошего старта. Я подумала, можно будет проводить специальные уроки по конфликтным ситуациям. Это представляется разумным.

Джеки. К счастью, теперь детей оставят в покое, и они смогут учиться читать и писать.

Миссис Липман. Пожалуй, мы все научились быть немного добрее друг к другу. И всё документировать. Всё.

Кэрол. Так, очевидно, книжный клуб Мадлен не имел никакого отношения к эротической литературе! Все это было шуткой! Они оказались такими ханжами! Смешно сказать, но вчера одна моя приятельница, с которой мы ходим в церковь, упомянула, что состоит в христианском клубе эротической литературы. Я уже прочитала три главы из нашей первой книги и не буду врать: это очень смешно и довольно-таки, как это сказать? Пикантно!

Сержант уголовной полиции Эдриан Куинлан. Честно говоря, я подумал на жену. Интуиция подсказывала мне, что это жена. Я бы побился об заклад. Значит, нельзя всегда доверять интуиции. Вот такие дела. Теперь у вас есть все, что необходимо, верно? Надо немного отвлечься. Я вот подумал — не знаю, уместно ли это, — но не желаете ли составить мне компанию и вы…

Глава 84

Год спустя после вечера викторин

Селеста сидела за длинным столом с белой скатертью и ждала, когда ее вызовут. Сердце ее глухо стучало. Во рту пересохло. Дрожащей рукой она взяла стакан воды и сразу же поставила на место, поскольку не знала, сможет ли, не расплескав, донести его до рта.

В последнее время она уже несколько раз выступала в суде, но сейчас был другой случай. Она не хотела расплакаться, хотя Сьюзи говорила ей, что это хорошо, и понятно, и вполне допустимо.

— Вы будете говорить об очень личных, мучительных переживаниях, — сказала Сьюзи. — Это трудная задача.

Селеста бросила взгляд на небольшую аудиторию из мужчин и женщин в костюмах и галстуках. У них были невозмутимые профессиональные лица, у некоторых был скучающий вид.

«Я всегда выбираю кого-нибудь из аудитории, — сказал ей как-то Перри, когда они говорили о публичных выступлениях. — Дружелюбное лицо где-то в толпе, и, поднявшись на сцену, я говорю с ним или с ней так, как будто нас только двое».

Она припомнила, как удивилась, узнав, что Перри нужны какие-то приемы. Выступая на публике, он всегда казался таким безупречно уверенным и спокойным, как харизматичная голливудская звезда на ток-шоу. Таков был Перри. Оглядываясь назад, она подумала, что он, по сути дела, жил в состоянии постоянного умеренного страха — страха быть униженным, страха потерять ее, страха быть нелюбимым.

На миг ей захотелось, чтобы он был здесь и слышал, как она выступает. Она никак не могла отделаться от мысли, что, вопреки предмету обсуждения, он гордился бы ею. Настоящий Перри гордился бы ею.

Было ли это иллюзией? Вероятно, да. В последнее время она пребывала в мире иллюзий, или, быть может, это всегда было ее особенностью.

Самым трудным за последний год было то, что она пыталась предугадать каждую свою мысль и каждую эмоцию, а потом начинала сомневаться в них. Всякий раз, оплакивая Перри, она думала, что предает Джейн. Глупо и неправильно горевать о человеке, который сделал то, что сделал он. Неправильно сокрушаться о слезах сыновей, когда есть другой мальчуган, который даже не знает, что Перри — его отец. Правильные эмоции — это ненависть, гнев и сожаление. Вот что она должна чувствовать, и она радовалась, испытывая эти эмоции, что бывало не так уж редко. Но потом вдруг ловила себя на том, что скучает по нему, что с нетерпением ждет его возвращения домой из командировки, и ей приходилось напоминать себе, что Перри обманывал ее, и, вероятно, не один раз.

Во снах она кричала на него: «Как ты смеешь! Как ты смеешь!» И наносила ему удар за ударом. Она просыпалась с лицом, мокрым от слез.

— Я все еще люблю его, — говорила она Сьюзи, словно признаваясь в чем-то отталкивающем.

— Вам никто не запрещает любить его.

— Я схожу с ума, — заявляла она.

— Вы справитесь с этим, — уговаривала Сьюзи, терпеливо выслушивая подробные истории Селесты о каждом проступке, за который Перри наказывал ее.

«Я знаю, что в тот день должна была заставить мальчишек убрать лего, но я устала. Не следовало говорить то, что я сказала, не следовало делать то, что я сделала». Ей зачем-то понадобилось бесконечно возвращаться к самым банальным событиям последних пяти лет, чтобы попытаться разобраться в них.

— Это было несправедливо, да? — часто спрашивала она у Сьюзи, словно та была судьей, а Перри сидел с ними и слушал этого независимого арбитра.

— А вы думаете, это было справедливо? — скажет, бывало, Сьюзи, совсем как хороший терапевт. — Вы считаете, что заслужили это?