Большая Медведица

Тонюсенький луч света, падающий в одиночку через глазок, кто-то перекрыл. Любопытно вытаращенный бельмоватый глаз, не мигая, изучал Святого.

— А пожизненное это как, до конца жизни что ли?

— До самого — сел на мышиного цвета полке Олег.

— Все равно лучше ведь, чем вышак.

— Не знаю пока, еще не разобрался. Дышу вроде, а зачем? Кости обтянутые шкурой идут куда-то на северо-запад, куда?

— Ты ведь Иконников? — ввэшник, боясь начальника караула, шугливо осмотрел коридор, и снова приник к глазку.

— Иконников.

— У тебя в сопроводиловке написано «Остров сладкий».

— Где это?

— На севере Архангельской области. Там раньше, еще при Сталине, лагерь особого назначения был, для политических. Теперь вот для вас его приспособили.

На пятые или шестые сутки бесконечного дерганья состава, среди ночи нежданчиком встали, и сразу привычно засуетился этап.

— Первый пошел. Второй пошел.

Затопали, забегали по узкому коридору вагона зеки. Один за другим отъезжали от «столыпина» с тяжким людским грехом воронки. Драл черноту ночи вой сторожевых псов. «Волки у них тут вместо овчарок что ли?»

Спустя час все стихло. Еще минут через тридцать распозили и одиночку Святого. «Офицеры все» — отметил он про себя.

— Фамилия, имя, отчество?

Олег ответил.

— Руки!

Браслеты показались какими-то особо колючими. «Больно», — хотел он огрызнуться, — а какая теперь разница — больно или не больно? Отсохнут руки или нет.… Зачем они теперь мне — ложку держать, да жопу подтирать?”

Везли его одного, долго везли. Святой уснул и одыбал только тогда, когда воронок заштормило на размытой весенним паводком лесной дороге. Сливаясь с гундосо-перхатым двигателем вездехода, мурлыкал себе под нос корякскую песенку охранник, мелодии в такт, пристукивая по полу прикладом автомата. Ушатало видно Олега, блеванул куда-то себе под ноги.

— Потерпи, — посочувствовал ему солдат, оборвав песню, — однако скоро на месте будем.

«Пошел ты…» — безразлично счищал он с сапог пустой пачкой из-под сигарет блевотину, и в этот миг чавкнули под брюхом ворона дохлые бревна древнего причала. Взревел мотор и понимая, что этот рев слышит последний раз в жизни, Святой попытался запечатлеть его в памяти, отложить в подсознании.

— Руки!

Тревожно метался в верхушках высоких сосен холодный еще ветер.

«Вот она, дорога в никуда», — всматривался Олег в седое месиво тумана, за которым ни черта не было видно.

Начальник конвоя ткнул его стволом автомата в спину — шагай.

Любитель народных Корякских песен швырнул сидор Святого в катер и затакал тот, режа носом волны по пути в неизвестность.

— Говорят, ты книгу написал?

— Может, еще одну сварганишь, — капитан привык, что бессрочники с ним не базарят, — остров наш помянешь и руки заодно делом займешь.

«Вот зачем мне руки» — пошевелил посиневшими в браслетах кистями рук арестант.

— Как вы величаете свой остров?

— Сладкий.

Через сорок минут из рваного тумана показалась километровая плешина острова, обнесенная со всех четырех сторон глухим выбеленным забором. Раскачивала непогода развешанные по периметру жестяные люстры освещения запретной зоны. Рванула за душу до боли знакомое кваканье звуковой сигнализации. Над прижатыми к поверхности озера мокрыми облаками о чем-то печально вскрикивали ранние птицы.

— Так вот значит, какой ты, «Остров Сладкий».

май 1996 года

Послесловие

Как я и предполагал, меня приговорили к смертной казни. И поэтому книга эта не коммерческий проект, а крик души. Может кто-нибудь из вас его и услышит. Все в ней почти хроникально-документальное, хотя кое-что пришлось и сдвинуть чуть-чуть, но это так, незначительно, что надеюсь, вы этого и не заметили. Зато надеюсь, заметили другое: черное и белое, хорошее и плохое, кровь и цветы…

Я искал и, наверное, поэтому нашел. Но мне страшно, если кто-то и из вас пойдет той же дорогой, что в свое время избрал и я.… Искать надо не так и самое главное не там. Все рядом, все в ваших глазах. Смотрите пристальней и вы обязательно увидите. Это подобно той веще, которую вы ищите в светлой комнате и не можете ее найти только потому, что лежит она на самом виду. И когда вы ее найдете, наконец, то сразу поймете, что мир стоит вверх ногами: мы любим и холим своих собак, но готовы убивать людей. Странно, ведь, правда. Ведь не может такого быть, что бы самая хорошая собака была лучше, чем самый падший человек.

В одной только Южной Америке каждую секунду умирает один ребенок, а нам почему-то кажется, что хлеб и вода — это плохо.… Когда вы найдете, то поймете — вы счастливы! Ищите, я очень прошу вас, ищите! Переворачивайте мир с головы на ноги.