Большая Охота

— Надо покидать лагерь, — сказал я ему. — Дайверы решили свернуть лавочку и смотаться.

— Жалко, — вздохнул Коча. — Выходит, что мы напрасно потратили несколько дней, стараясь войти с ними в контакт.

— Ну… — покачал я головой. — Не совсем напрасно.

— Я говорю о пользе дела, а не о твоих подвигах на личном фронте.

— Не думал, что ты можешь быть таким язвительным.

— Я не язвительный, — спокойно ответил Коча. — Наоборот, ты кажешься мне достойным этой женщины.

— Ну, спасибо, — насупился я.

— Пожалуйста. Но к пользе дела это все равно не имеет отношения. Нам придется поднимать золото самим. Хотя бы часть. Причем угроза нападения остается, сам понимаешь.

— Понимаю. Черт… Мне надо было попросить у Бориса аппарат для погружения.

— Они еще не уехали. Сходи, а я пока траву соберу.

Я поплелся обратно, хмуро пиная камушки под ногами. Постепенно светало, впереди с басовитым воем запустились турбины грузовика, распугав еще не проснувшихся птиц. У штабной палатки сборы подходили к концу — грузили только необходимое и самое ценное, не особо заботясь обо всем остальном. Десяток стрелков с винтовками держали под прицелом кромку джунглей, а на крыше грузовика время от времени поворачивалась выдвинутая автоматическая турель с многоствольным крупнокалиберным пулеметом.

Пока я добрался до того места, где недавно стояла штабная палатка, погрузка была закончена и оставшиеся в лагере начали спешно забираться в машину. Никого из знакомых в поле моего зрения не оказалось.

— Эй, ребята! — крикнул я. — Позовите Бориса, мне надо перекинуться с ним парой слов!

Никто на мой окрик не отреагировал. Скорее всего, его попросту не расслышали за воем турбин. Я невольно сделал шаг вперед и махнул рукой, но водитель грузовика, видимо, принял мою реакцию за прощание — махнул в ответ, включил задний ход и выкатил машину за пределы лагеря. Натужно взвыв турбинами, грузовик развернулся и скрылся за деревьями. Я остался совершенно один посреди разоренного лагеря, утренний ветер трепал края уцелевших палаток, а вспугнутые птицы кружили над головой в светлеющей голубизне небес.

Вздохнув, я поплелся обратно. Настроение было хуже неуда — все планы пошли прахом, и трудно даже предположить, что будет через час или завтра. Впрочем, как обычно. Но я надеялся, что с поднятием золота это «обычно» кончится, что навсегда уйдут в прошлое загаженные гостиничные номера, стычки с бандитами и бесконечные скитания с юга на север Суматры, а потом обратно. Я надеялся, что мы с Кочей, Борисом и Катей сможем наконец устроить ту самую Большую Охоту, о которой говорил мне отец перед смертью. Но вот все изменилось — теперь ни Кати, ни Бориса. Хорошо хоть Коча остался жив. Это радовало, но не могло ничего изменить коренным образом, поскольку я прекрасно понимал: даже при наличии снаряжения для погружений мы вдвоем не сумеем поднять за короткий промежуток времени достаточное количество драгоценного металла.

Положение усугублялось тем, что нам с Кочей надо было покинуть лагерь как можно скорее, поскольку разбойники, добившись своего, не будут медлить с разграблением оставшегося имущества. И не очень умно нам оставаться у них на пути. На самом деле нападение могло произойти в любой момент, но я уже просто устал бояться. Всему есть предел, в том числе и страху. Осторожности, к сожалению, тоже, но это зависимые понятия. Осторожность порождается страхом, и когда от него не остается вообще ничего, человек рискует отдать жизнь ни за грош. Но мне в данный момент было все равно. Никогда еще мной не овладевало такое равнодушие к жизни и смерти, своей и чужой судьбе. Тело действовало на автомате, повинуясь куда больше инстинктам, чем моей собственной воле. Оно брело между сгоревших палаток, а мысли вяло проворачивались в голове.

При всем равнодушии одна из них все же показалась мне ярче других.

«Я просто никогда не любил, — лениво подумал я. — Я не привык к этому чувству, не знаю, что с ним делать, что в нем ценить, а чего остерегаться. У меня попросту сгорели катушки, вот и причина апатии. Не успел я повстречать единственную интересную для меня женщину, как пришлось с ней расстаться».

Нет, я верил, что если останусь жив, то непременно вернусь в Бенкулу и найду Катю, чего бы мне это ни стоило. Но я не был уверен, что это произойдет скоро. А когда только зародившееся чувство проходит проверку таким жестким методом, как разлука, ожидать можно чего угодно. Я не за себя беспокоился. Я волновался, что без меня в жизни Кати может появиться кто угодно, в том числе и тот, который окажется в чем-то лучше меня, лучше по крайней мере тем, что не бросит ее ради баржи, наполненной золотом.