Большая Охота

Наверное, я был в таком состоянии, что взволновать меня могла почти любая женщина, ведь я не имел близких контактов с противоположным полом уже больше года. Катя была далека от моего идеала, но она была очень близко, до нее локтем можно было дотянуться, а мой идеал – черт-те где, если только вообще существовал на этом свете. Вечная проблема журавля и синицы повернулась для меня такой вот неожиданной стороной.

– Ты когда-нибудь вела ночной бой? – спросил я у Кати.

– Да, приходилось, – кивнула она.

– Тогда тебе легче будет понять.

Вокруг нас расселись другие стрелки, внимательно прислушиваясь к каждому моему слову.

– Коча! – выкрикнул я. – Не уходи далеко! Будь на виду все время.

– Хорошо, Хай! – махнул он мне.

– Почему он тебя называет Хай? – спросила Катя.

– Да мне без разницы, – пожал я плечами. – Хоть горшком, только бы в печь не садили. На самом деле Коча как-то спросил, что означает моя фамилия – Вершинский. Ну, я ему перевел на английский смысл слова. И он почему-то решил, что смысл моей фамилии важнее звучания.

– Что-то я не поняла, – улыбнулась Катя. – И каков же смысл? Вершить? Вершок?

– Мне кажется, что вершина, верх, высота, – развел я руками.

– Не очень скромно.

– Скромность никогда не входила в число моих добродетелей.

Мы помолчали. Вечный океанский ветер шумел в густых ветвях над нашими головами. Несмотря на присутствие еще восьмерых стрелков, я вдруг ощутил себя с Катей наедине, поразившись такому яркому наваждению. Я глянул на нее искоса и поймал себя на том, что идеалы женской красоты не так уж важны, когда речь идет о реальной женщине. Нет, действительно, по-своему она была очень даже красива, и уж в любом случае очень мила, несмотря на явно мужскую манеру держаться. Я на секунду представил, что это она сладострастно вскрикнула в чьих-то объятиях, когда я ночью выбирался из лагеря. Это было не больше чем ни на чем не основанное предположение, но сердце забилось в груди чаще. Мысленно я увидел ее обнаженной, разгоряченной в чужих объятиях, возбужденной и отдающейся, с зажмуренными глазами и чуть приоткрытым ртом. Это видение было ярким, отчетливым и здорово возбудило меня. Я даже челюсти стиснул от напряжения.

Не знаю, но мне почему-то показалось, что, несмотря на налет грубоватости, Катя очень сексуальна и очень доступна. Настолько, что приложи я усилия – и можно было бы провести с ней ночь. Может быть, даже эту. Я несколько раз глубоко вздохнул, стараясь не разгонять себя нахлынувшими фантазиями, а затем твердо решил приложить усилия.

Честно говоря, никакого особого сексуального опыта в свои годы я так и не нажил. Бывали, конечно, контакты, но чаще всего о них было стыдно вспоминать, а один раз такой контакт даже повлек за собой весьма неприятное лечение ударными дозами антибиотиков, что надолго отбило у меня всяческое желание. По большому счету я был очень стеснителен в общении с противоположным полом, а потому подсознательно остерегался малодоступных, по моему мнению, женщин, прекрасно понимая, что у меня не хватит умения их соблазнить. А получать отказ мне хотелось меньше всего, поскольку я знал, что он только усилит мою и без того значительную неловкость в межполовых отношениях.

В результате красавицы и приличные женщины оставались уделом моих фантазий, я с ними и заговорить не смел, а сталкиваться приходилось с женщинами попроще, которые сами испытывали недостаток мужского внимания, а потому не были особенно щепетильны в выборе. На самом деле я прекрасно сознавал, что Катя из их числа, что в лагере есть женщины намного привлекательнее, чем она, а потому ей перепадает не самое лучшее. Может быть, напускная грубоватость и мужские манеры были как раз защитной реакцией, маской, под которой она прятала недовольство таким положением вещей. Всякая женщина мечтает любить и быть любимой, а если не удается, она запирает душу в крепкой раковине, из которой ее не выковырять. Я почти на физическом уровне ощутил шершавую крепость этой раковины, но тут же понял, что под ней наверняка скрывается жемчужина. Никому не удалось ее разглядеть, но я уловил таинственный блеск в глазах Кати.

Я стиснул кулаки, на секунду представив, что эта жемчужина может стать мне наградой. Наградой за долгие годы лишений – физических и моральных.

– Ночью, – начал я, – во время боя видны только вспышки выстрелов. Замечала?

– Конечно, – осторожно кивнула она.

– Видеть вспышки очень важно. Каждая вспышка – это летящая в тебя пуля. Чей-то промах или чье-то попадание. Это суть любого огневого контакта – попадание или промах. Суть не в убийстве, поверь. Важно именно поражение цели.

– Никогда об этом не думала, – негромко сказала она.