– Вы представляете скорость прохождения колонн? И их длину? С обозами, артиллерией… Это у вас, подпоручик, сотня человек, которых можно спрятать в любой рощице. А у меня в полку – более трех с половиной тысяч нижних чинов, полсотни офицеров… Да одних только лошадей сто пятьдесят голов. А обозы с патронами, продовольствием и фуражом? Артбатареи?.. Вы – утописты, господа!
– Если идти несколькими колоннами сначала вдоль Нарева, а потом, переправившись, вдоль Буга, – показываю на висящей на стене карте, – то полк будет двигаться компактно. Сто километров – это три дня пути. Взять с небольшим запасом консервы и фураж, если решитесь бросить обозы, каждому солдату ноша будет по силам. Все попадающиеся по дороге германские части уничтожать, чтобы информация о нашем движении не просочилась к противнику, заодно разживетесь винтовками и патронами. Я со своим отрядом буду работать сторожевым охранением…
– Допустим, а как вы добьетесь разрешения вывести солдат за пределы крепости? Генерал Бобырь вам точно не разрешит.
Ну, вот и настало время открыть все карты. Точнее, достать тот заветный листочек, врученный капитаном Бойко.
– Извините, господа. – С этими словами расстегиваю китель, достаю из внутреннего кармана пакет из вощеной ткани. Ножом распарываю нитки, достаю еще конверт из пергаментной бумаги, и уже оттуда на свет божий появляется «индульгенция». Протягиваю листок полковнику. – Прошу.
Александр Васильевич берет бумагу в руки, Федоренко и Берг заинтересованно придвигаются, чтобы удобней было читать. Текста там немного: «Предъявитель сего является офицером для особых поручений командующего армиями Северо-Западного фронта. Военным и гражданским чинам предписывается оказывать всемерное содействие. Генерал от инфантерии Алексеев».
– Шустрый вы… партизан, Денис Анатольевич. На все ответ найдете, и бумажка у вас сильная. Я не говорю «нет», но все необходимо как следует обдумать. Давайте вернемся к этому разговору завтра, а сегодня – идите, господа, отдыхайте. – Асташев вежливо даёт понять, что аудиенция закончена.
– Простите, господин полковник, еще один вопрос. Не подскажете, как могу я связаться по радио со штабом второй армии? Хотел сообщить о выполнении задания.
– Это можно сделать только с разрешения начальника штаба. Вам завтра представляться ему, заодно и решите этот вопрос…
По дороге в казарму Берг, вдруг что-то вспомнив, лезет в нагрудный карман, достает сложенный вчетверо листок бумаги и отдает его штабс-капитану:
– Игорь Александрович, будьте любезны! Теперь уж нам точно ни полевой суд, ни долговая тюрьма не грозит.
Федоренко, улыбаясь, берет бумагу, рвет ее на мелкие кусочки и бросает в канаву. Видя мой недоуменный взгляд, поясняет:
– Видите ли, Денис Анатольевич, когда мы заняли форт, озадачились приготовлениями к обороне. Для пушек Романа Викторовича необходимо было расчистить сектора обстрела, да не для одиночных орудий, как то предписывалось прежним начальником артиллерии крепости, а для целой батареи. На основной и двух запасных позициях. Дело очень рисковое, потому как генерал Бобырь в своем приказе запретил вырубку растительности, и виновного в таком проступке ждал штраф в триста целковых за дерево и предание военно-полевому суду. Вот тогда я и написал Роману Викторовичу письменный приказ об оборудовании позиций путем вырубки леса. Сейчас уже никто не кинется проверять, сколько бревен мы там в виде засеки оставили.
М-да, а я-то думал, что это только в Советской, а потом, по праву наследования, и в Российской армии можно каждому дереву назначать персонального ухажера и поливальщика, как на Байконуре, а траву красить в зеленый цвет. Правда, и первое, и второе – байки старших товарищей из будущего, но как перед строевым смотром машин бойцы наяривали колеса грузовиков сапожными щетками с большим количеством ваксы, – сам лично был свидетелем. В далеком будущем одна тысяча девятьсот девяносто девятом году. Что-то я в воспоминания ударился, выпал из разговора…
– Денис Анатольевич, вы меня не слушаете?.. – Берг обиженно-удивленно смотрит на меня, приходится оправдываться: