Большая охота

Задумывая черные дела,
На небе ухмыляется луна,
А звезды будто мириады стрел.
Ловя на мушку силуэты снов,
Смеется и злорадствует любовь,
И мы с тобой попали на прицел…

Я же своей рукою

Сердце твое прикрою:
Можешь лететь и не бояться больше никого.
Сердце твое двулико:
Сверху оно набито
Мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно.

Смотри же и глазам своим не верь:

На небе затаился черный зверь.
В глазах его я чувствую беду.
Не знал и не узнаю никогда,
Зачем ему нужна твоя душа —
Она гореть не сможет и в аду…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ХОЛОДНЫЕ ТУМАНЫ КАМАРГА

ГЛАВА ШЕСТАЯ Дальняя вилась дорога

14 октября 1189 года.

Легендарное Mediterran mare, Средиземное море, оказалось вовсе не таким, как представлял его по рассказам очевидцев сэр Гай. Оно мало чем отличалось от виденных им Дуврского пролива или Ирландского моря – пепельно-серое, хмурое пространство волнующейся воды, равномерно кидающее взлохмаченные крутые волны на приступ неподатливой тверди. Только берег был иным. Не привычный скалистый, как в Британии, а рыже-глинистый, поросший выгоревшей за лето густой травой и низкими, скрюченными в три погибели соснами.

– Это еще что, – тоном бывалой путешественницы заявила мистрисс Изабель, борясь с порывами ветра, норовившими сдернуть с нее дорожный плащ. – Через неделю-другую поднимется мистраль, сильный ветер из долины Роны, и тогда все – ни один капитан без необходимости не высунется из гавани. Мистраль дует зиму напролет, и на берегах Лионского залива и итальянской Лигурии люди терпеливо сидят по домам, ожидая весны.

– А как же крестоносное воинство на Сицилии? – озадачился мессир Гисборн, вспомнив заодно о собственном давнем намерении добраться к Рождеству до Константинополя. – Им тоже придется ждать?

– Если они не хотят по собственной глупости утратить корабли – потерпят, – припечатала рыжая девица. – Говорят, Сицилия – прекрасное местечко, а Иерусалим и Гроб Господень за одну зиму никуда не денутся.

Правда в высказываниях мистрисс Уэстмор всегда щедро приправлялась неприятной резкостью. Франческо как-то растолковал попутчикам: подобный взгляд на мир именуется «цинизмом», от названия древней философической школы в Греции. Мол, те давно умершие умники тоже считали – незачем приукрашивать действительность красивыми словесами. Милорд Гисборн, выслушав, остался при прежнем мнении: девица из Бристоля от рождения страдает злоязычием и язвительностью. Исправлять ее нрав бесполезно, остается только терпеть. И посочувствовать ее возможному спутнику жизни – такая особа любого доведет до петли или бегства из дома. Единственное спасение: выдать ее замуж за глухого.

Виа Валерия, как называли этот пустующий тракт, тянулась вдоль побережья, огибая холмы и перебираясь через русла высохших речек. В незапамятные времена владычества римских легионов Валерию старательно вымостили плитами светлого известняка и ракушечника, как можно плотнее пригнав их друг к другу. Доказательством того, что некогда здесь проходил оживленный торговый путь, служили две извивающиеся глубокие выбоины, оставленные множеством проехавших здесь колес. Теперь упорная растительность прокладывала себе дорогу, пробиваясь в щели и трещины. Гладкие плиты покрылись выбоинами, где стояла дождевая вода, столбики на обочинах, отмечающие количество пройденных стадиев, покосились, упали либо вообще исчезли. Виа Валерия дремала, погрузившись в многовековое сонное забытье – начиная с полудня путникам не встретилось ни повозки, ни всадника или бредущего по своим делам виллана из окрестной деревушки. Разве что пропылило в изрядном отдалении овечье стадо.

Единственная встреча произошла утром, почти сразу за тем, как отряд, благополучно покинув Безье, вступил на выщербленные плиты старого тракта. За очередным поворотом возникли на обочине двое верховых при одной заводной лошади – их силуэты четко выделялись на залитом утренним солнцем склоне холма. Завидев неподвижно замершие фигуры всадников, Гай и Дугал насторожились было, а Франческо вдруг дал шпоры своему коню и умчался вперед.

– Френсис! – гаркнул Мак-Лауд, приподнимаясь на стременах. – Френсис, назад! Вернись сейчас же, или я… Вот чертов мальчишка!

– Эге, да это ж Лоррейн! – воскликнул, вглядевшись, Сабортеза. На его малоподвижном лице обозначилось даже некое подобие приветливой улыбки, когда старый рыцарь подъехал поближе к загадочным всадникам. – Бог в помощь, старый бродяга!