Большая охота

– Открой ворота! – раненым волком взвыл Рамон. – Открой, мерзавец! Я приказываю!..

– Чихал я на ваши приказы, – с нескрываемым злорадством ответствовал комендант Фортэна. – Говорю же: вашим батюшкой велено прибежища вам не давать. А ежели станете упорствовать и настаивать, то, Богом клянусь, повяжу вашу шайку и отвезу в Ренн! Пусть господин Бертран сами решают, как с вами быть!

В темных глазах Рамона появилось, подобно всплывающему из глубин чудовищу, неуловимо-отсутствующее выражение, предвестник надвигающейся грозы. Гиллем по опыту знал – еще мгновение-другое, и вокруг Рамона начнут твориться странные вещи. Люди, доселе упорствовавшие в своем мнении, станут послушно повторять слова наследника Ренна. Свечи и факелы погаснут, как от сильного дуновения ветра. Похолодеет, сделается стылым и промозглым воздух. Рамон превратится из человека в нечто, распахнутую дверь, сквозь которую в мир заглядывает ухмыляющееся безумие.

…И мессир Амьен, не желающий уступать в споре, шагнет между зубцов крепостной стены – с рассеянной улыбкой, не понимая, что творит…

– Не надо, – собравшись с духом, Гиллем осторожно потряс сюзерена за плечо. – Не надо, Рамон. Оставь его. Найдем помощь еще где-нибудь.

Несколько тягучих, звенящих от напряжения мгновений Гиллем де Бланшфор пребывал в твердой уверенности: вот и пришел конец его бестолковой и грешной жизни. Но застывшее янтарной смолой время покатилось дальше, Рамон тряхнул головой, приходя в себя, и глухо рыкнул в сторону коричневых с желтыми прожилками стен Фортэна:

– Я тебе это припомню… Попросишь еще пощады, умолять будешь…

– Будет, будет, а как же, – торопливо поддакнул Гиллем, озираясь и воочию выясняя неприглядное обстоятельство – они остались втроем. Под шумок двое былых преданных клевретов и единомышленников наследника Ренна предпочли исчезнуть, оставив на память о себе удаляющийся цокот копыт по скользким камням. Монтеро д'А-Ниор, правда, пребывал на прежнем месте, продемонстрировав стоявшему на стене мессиру Бланшфору пару непристойных жестов.

– Почему ты их не остановил? – накинулся на приятеля Рамон.

– А зачем? – вопросом на вопрос откликнулся Монтеро. – Они всю дорогу шептались у меня за спиной, как бы половчее смыться. Если бы они остались, у нас только и забот было, что приглядывать за ними. Так куда теперь подадимся, господин и повелитель?

– Не знаю, – искренне признался наследник де Транкавелей. Мир внезапно повернулся к нему совершенно незнакомой и непривычной стороной, напрочь отказываясь потакать его желаниям и повиноваться его распоряжениям. Люди, коих он самоуверенно почитал преданными до гроба, один за другим покидали его. Ренн-ле-Шато закрыл перед ним ворота, также поступили в Фортэне, и, куда бы он не направился, его ждет столь же ледяной прием.

– Мэтр Калькодис, между прочим, сулил проводника, когда мы доберемся до римской дороги, – отважился напомнить Гиллем. Ответом стало желчное замечание:

– И что же, ты предлагаешь втроем мчаться за нашими беглецами, которые, если верить почтенному мэтру, нашли себе каких-то покровителей и обзавелись охраной?

– Тогда одна дорога – в Ренн, – даже в причудливом окружении Рамона мессир А-Ниор выделялся странным характером: он с одинаковым равнодушием воспринимал и творимые Рамоном бесчинства, и мысль о том, что за них рано или поздно придется ответить, на том свете или на этом. Монтеро был одним из немногих, принимавших участие в ритуалах Санктуария, которые не вызывали у него ни восторга, ни отвращения. Его вело по жизни болезненное любопытство: а что будет дальше? – Тебя папенька с братцем, может, и простят, а нас вздернут – в назидание и заради поучительного примера. Спляшем вдвоем, как в былые времена, верно, Красавчик?

– Катись ты… – уныло отругнулся Гиллем. Дальнейшее стояние под стеной становилось бессмысленным: мессир Амьен ушел, расхрабрившаяся стража уже начала выкрикивать в адрес былого наследника Ренна и провинции замысловатые оскорбления и предложения касательно ожидающей его судьбы.

– Едем к Виа Валерия, – внезапно решил Рамон, положив конец перебранке спутников.

Прикинув время и возможности беглецов, Гиллем только развел руками: те наверняка уже успели одолеть не меньше трети дороги к Марселю, и возможность догнать их представлялась весьма сомнительной. Однако усомниться, а тем более вступить в пререкания с Рамоном – себе дороже.

* * *

Проводник дожидался в условленном месте.

Как и заверял мэтр Калькодис, пройти мимо него было невозможно – заметив трех приближающихся всадников, он поднялся с обочины и лениво встал посередине дороги. При виде посланца мэтра Гиллем в очередной раз подумал о спасении души, придя к безнадежному выводу – слишком глубоко он увяз в болоте грехов и проступков, чтобы надеяться на прощение. Следовать за таким проводником – все равно что добровольно встать на дорогу в ад.