Большая охота на акул

История жалоб чиканос на полицию Восточного Лос-Анджелеса не относится к счастливым.

– Копы никогда не проигрывают, – сказал мне Акоста, – и тут тоже не проиграют. Они убили единственного парня в общине, которого по-настоящему боялись, и гарантирую, что ни один коп не окажется на скамье подсудимым. Даже за непредумышленное убийство.

Это я мог принять. Но даже мне трудно было поверить, что коп убил Салазара преднамеренно. Я знал, что они на такое способны, но не готов был допустить, что они взаправду это сделали… Потому что, едва я в это поверил бы, пришлось бы принять и мысль, что они готовы убить любого, кто их разозлит. Даже меня.

Что до высказываний Акосты, я достаточно хорошо его знал, чтобы понимать, как он может выдвигать обвинение в убийстве прилюдно… Но также достаточно хорошо его знал, чтобы быть уверенным, что он не попытается повесить эту чудовищную лапшу на уши мне. Поэтому, естественно, наш телефонный разговор меня взбудоражил. Я думал и думал о нем, обуреваемый собственными мрачными подозрениями, что Оскар сказал правду.

В самолете до Лос-Анджелеса я пытался разобраться в этом деле, в его «за» и «против», перебирая кипу газетных вырезок и собственных заметок о смерти Салазара. К тому времени шестеро предположительно надежных свидетелей дали показания под присягой, которые по ряду важнейших моментов решительно расходились с версией полиции, которой все равно никто не верил. В отчете шерифа по этому инциденту было кое-что очень пугающее: он не был даже хорошей ложью.

Через несколько часов после того, как Times обрушила на улицы новость, что Рубена Салазара на самом деле убили не уличные снайперы, а копы, шериф ответил яростными нападками на «известных диссидентов», которые в тот уик-энд слетелись в Восточный Лос-Анджелес, чтобы, по его словам, спровоцировать катастрофические беспорядки в американо-мексиканских кварталах. Он хвалил своих помощников за умелое рвение, которое они проявили, водворив порядок всего за два с половиной часа и «тем самым предотвратив холокост много большего масштаба».

Питчесс не назвал по имени ни одного «известного диссидента», но утверждал, что они совершили «сотни провокаций». По какой-то причине шериф забыл упомянуть, что его помощники уже засадили в тюрьму одного из самых видных активистов-чикано в стране. Корки Гонсалес был арестован во время субботних беспорядков по ряду обвинений, которые полиция так и не огласила. Гонсалес, бежавший из зоны беспорядков на грузовике вместе с еще двадцатью восемью людьми, был арестован сначала за нарушение правил дорожного движения, потом за незаконное ношение оружия и, наконец, «по подозрению в грабеже», когда полиция нашла у него в кармане триста долларов. Инспектор полиции Джон Кинслинг заявил, что это «рутинное» задержание. «Всякий раз, когда мы останавливаем превысившего скорость и обнаруживаем в машине оружие и наличие крупной суммы денег, – сказала он, – мы задерживаем его по подозрению в грабеже».

Гонсалес поднял обвинение на смех, заявив: «Всякий раз, когда у мексиканца находят больше ста долларов, его обвиняют в уголовном преступлении». Первоначально полиция заявляла, что при нем был заряженный пистолет и более тысячи патронов, а также несколько отстрелянных гильз, но к среде обвинения в уголовных преступлениях были сняты. По поводу «грабежа» Гонсалес сказал: «Только дурак или сумасшедший поверит, что двадцать девять человек ограбят лавку, а после прыгнут в грузовик, чтобы всем вместе удрать». По его словам, он сел в грузовик со своими двумя детьми, чтобы увезти их подальше от полицейских, которые поливали слезоточивым газом митинг, куда его пригласили как одного из основных ораторов. Найденные при нем триста долларов – сумма на расходы для него и его детей: на обеды в Лос-Анджелесе и три автобусных билета из Денвера в Лос-Анджелес и обратно.

Вот степень причастности Корки Гонсалеса к делу Салазара, и, на первый взгляд, о его участии даже упоминать не стоит, – вот только по сети лос-анджелесских юристов прокатился слух, что обвинение в грабеже лишь уловка, чтобы задержать Гонсалеса и повесить на него разоблачение заговора «чиканской семерки», обвинив в том, что он приехал из Денвера с намерением учинить беспорядки.

И шериф Питчесс и шеф полиции Лос-Анджелеса Эдвард Дэйвис поспешили ухватиться за эту теорию, которая послужила бы прекрасным оружием: не только напугала бы местных чиканос и обезвредила известных на всю страну активистов вроде Гонсалеса, но ее можно было бы использовать как своего рода дымовую завесу «красной угрозы», чтобы скрыть гадкую реальность убийства Рубена Салазара.