Большая Охота

— Ну, не знаю… — чуть сконфузился бывший морпех. — В любой войне должна быть какая-то цель. Освобождение жизненного пространства, захват территории.

— А я не предлагаю войну, — усмехнулся я. — Я предлагаю охоту. Какой смысл в охоте? Дичь? Глупость — еду можно добыть другим образом, а часть дичи вообще не съедобна. Смысл охоты чисто спортивный. Кто кого. Охота нужна лишь затем, чтобы хоть на время забыть о том, что все мы умрем.

— Нда… — Борис кашлянул и отвел взгляд. — В чем-то я тебя понимаю. Битва ради битвы. Просто чтобы не сидеть сложа руки и не ждать наступления старости. У нас в части у одного бойца на кристалле была записана очень старая песня, века двадцатого, насколько я понял. Язык, на котором пел исполнитель, был хоть и русским, но очень архаичным. А смысл был примерно таков: «Война — дело рук молодых, лекарство против морщин».

— Примерно так, — кивнул я. — Как ты говорил? Каждый охотник желает… Каждый охотник просто желает охотиться. А у Кочи, к примеру, несколько тысяч лет в роду были одни лишь охотники.

— А у тебя? — Катя с интересом глянула на меня.

— У меня отец до войны ловил рыбу.

— В какой-то мере я тоже был когда-то охотником, — усмехнулся Борис. — За вражескими диверсантами. Только меня вот молодым никак не назвать. Хотя… Если честно, от старости тоже умирать не хочется.

— Почему сразу умирать? — вздохнула Катя. — Мы вроде поохотиться собирались.

— Дичь уж больно резвая, — ответил я. — Не каждому по зубам.

Мы с Катей покинули палатку, когда было уже темно. Борис остался в штабе, ему тоже надо было приготовиться к завтрашнему дню. Громко звенели цикады, в джунглях время от времени вскрикивали ночные обитатели.

— Ты к себе? — спросила Катя.

— Даже не знаю, — ответил я без всякой уверенности. — Коча мнет из травы парализующие клубочки в палатке. Скорее всего надо ему помочь. Завтра половину бухты придется засыпать этой травой.

— Хочешь, пойдем вместе, — предложила она. — У меня руки тоже вроде на месте. Втроем быстрее справимся.

Мы пересекли лагерь и вскоре вышли к западной окраине, где располагалась наша с Кочей палатка. Австралиец сидел у входа, в свете подвешенного на шесте электрического фонаря, и работал не покладая рук — гора травяной каши перед ним значительно уменьшилась, превратившись в несколько десятков темных мохнатых комков.

— Помощь нужна? — спросил я.

— Да, Хай. Работа простая, но ее много. Садись, смотри, как я делаю, и повторяй. На объяснения нет времени.

Мы с Катей подсели к нему, пригляделись к тому, как он сминает комочки и сколько набирает травы для каждого, а потом сами принялись за работу. Вскоре движения запомнились до автоматизма — пальцы сминали стебли и листья, а в голове продолжался анализ услышанного и увиденного за день. Катя сидела рядом, на корточках, тоже сминая траву и складывая клубочки в общую кучу. У меня мелькнула мысль, что этот день сблизил нас больше, чем некоторых людей сближает неделя, а то и месяц.

«Чем более бурно живешь, — подумал я, — тем длиннее получается жизнь, поскольку за короткий промежуток времени успеваешь сделать значительно больше».

Катя глянула на меня и улыбнулась. Я даже смутился от этого взгляда, хотя глупее смущения трудно что-то придумать. Коча делал вид, что ничего не замечает. Он умел быть очень тактичным, но я понятия не имел, свойственно это ему лично или народу, сыном которого он являлся.

Небо было безоблачным. Чем больше сгущалась тьма, тем ярче разгорались над головой звезды — огромные, лохматые, сияющие глаза ночного южного неба. Медленно всходила над океаном луна, а живность в лесу сходила с ума от всего этого — кричала, визжала, ухала. Крупные летучие мыши то и дело проносились совсем низко, мелькая в свете электрических ламп.

Мы закончили обрабатывать гору травы лишь после полуночи, когда избитая оспинами кратеров луна поднялась в зенит.

— Надо руки помыть, — сообщил Коча, поднимаясь. — А то к утру кожа совсем онемеет от сока.

— Тут недалеко есть ручей, — сказала Катя. — Можно там отмыться, чтобы не тратить технический запас воды.

Вдоль периметра, то и дело натыкаясь на недавно возведенные укрепления, мы добрались до северной оконечности лагеря. Там, на самом краю освоенного пространства, была прорублена небольшая просека до ручья. Чтобы не тянуть к воде электрические провода, дайверы осветили водозаборную площадку тремя химическими светильниками, дающими ровный голубоватый свет. Мы хорошенько отмыли руки, кожа на которых действительно начала терять чувствительность, но Коча велел протереть их еще раз с песком.

— На теплокровных существ сок этой травы действует не так сильно, как на холоднокровных, к которым относятся все биотехи, но все же полезного в нем мало. Так что протрите их хорошенько.

— А ты? — покосился я на него.

— У меня иммунитет, — рассмеялся Коча. — Мои предки использовали эту траву для охоты несколько тысяч лет. Ладно, отмывайтесь, а я пойду спать.

На миг мне показалось, что в его глазах сверкнула веселая искорка, которой я раньше не замечал. Он отвернулся и тихо, как тень, скрылся за кустами на краю просеки.