Большая Ордынка

— Мне даже кажется, к ней вернулась вера в жизнь. А вдруг?..

— Так оно и должно быть. В этом-то и все дело!

— Это было коррида… — рассказывал он о своем докладе.

— Вы в качестве тореадора или быка?

— Пикадора! Как они взбесились. Надо было бы вам посмотреть.

— Вы слишком агрессивны, — сказала она, любуясь им.

— Только так и надо. Да посидите вы, не суетитесь. Что я к вам жрать приехал?

— Ученые не любят, когда их сердят. Наверное, и не стоит?

— Дудки! — он чокнулся с ней и выпил. — Вы понимаете, что вся наша беда в консерватизме. И он повсюду. Я имею в виду хирургию. Не нарушая обычных норм, никаких открытий не сделаешь. Традиция — это прекрасно. Но наука, чтобы развиваться, требует только принципиально новых решений, — он выпил. — И в отношении приемов самой техники операции, инструмента, все то же самое. Вот, посмотрите на мои руки! — он протянул обе руки. — Чем отличается левая? Видите, два эти пальца? Так вот, они не действуют, ранение на фронте. Мне пришлось переучиваться. Оперировать восемью пальцами. Нарушать нормы! Понятно? Представьте, мне это очень многое дало.

Ей хотелось поцеловать эти руки. Но она сказала:

— Нет худа без добра.

Он опять выпил.

— Поживем, увидим.

— А что за рубежом? — спросила она. — Вы побывали в стольких странах. Как там у них с нарушением норм? Они нас сильно обогнали в хирургии?

— Не сказал бы.

— Я понимаю, — продолжала она, — что оборудование, инструменты у них, конечно, лучше.

Он перебил:

— Кто это вам сказал? Нисколько! Я оборудован на самом высшем современном уровне.

— Как в США?

— Ерунда. Все, что у них, есть и у меня.

— А идеи?

— В США не заметил.

— Италия? Англия?

— Нет.

— Где же?

— Пожалуй, все-таки Франция…

— В чем же их преимущество?

— В мысли! L’esprit de la France, — сказал он с прекрасным произношением, улыбнулся: — За мысль! — и выпил.

— Это я уже слыхала, что мысль мы ценим превыше всего. — Она вспомнила его слова: «Так почему женщины этого не могут понять?» — И как же?.. Вдова, к которой вы ушли, все понимает? — спросила она с ревнивой шутливостью. — И что мы будем дальше делать?..

— Я вернулся домой. Да! Все осточертело. Ведь я совсем ее не знал. Мы и знакомы-то были с неделю. Вы во всем виноваты, отвезли меня тогда. Эта женщина, обеспечивающая тылы. Бездельница! Вставала в одиннадцать часов. Решила, что я буду ей служить. Представьте, в гастроном меня посылала. Я свалял дурака. Не спорю. Было невмоготу.

— А сейчас?

— Как вам сказать? Поживем, увидим. Дома что-то поняли. За это время сын начал работать, хочет стать оператором. Я очень рад.

— Но вы же говорили, что сын вам безразличен!?

— Да мало ли что я говорил. Как так безразличен? В этом-то и все дело.

Ой хмелел. За полночь она вызвала такси. На этот раз она везла его к жене.

Через два месяца сестры не стало.

Пляж тети Паши

Душно в городе ночью. Звенят цикады. Затухают окна. Лишь откуда-то донесется песня, смех или пройдет по улице шальная компания.

Душно в гостинице, окна и балконные двери нараспашку. С моря ни ветра, ни свежести. Каспий источает тепло своим черно-лаковым телом, как огромное животное. Дышит.

И все же на пляже у самого моря легче. Можно окунуться и полежать на волне, покачаться на ней, пока она не плеснет в тебя нефтью. После этого вылезешь из воды и будешь оттираться в песке. А песок чистый, мелкий, бархатный.

Эту радость получаешь за небольшую плату благодаря тете Паше. Она, снизойдя к просьбе некоторых «избранных», нарушает установленные правила, пропускает в узенькую калитку.

— Давай, давай проходи. Не закупайся!

Тетя Паша — ночной сторож пляжа. Ее как будто прокоптило, высушило, выжгло солнце. На коричневом морщинистом лице, как угли, горят два черных глаза, зорких и быстрых. Кажется, ничего от них не ускользнет. Гибкая, ладная, идет верткой цыганской походкой и наклоняется легко, закапывая в песок оставшиеся от посетителей пляжа бумажки, окурки, объедки. Чего убирать, так проще. Закопает, притопнет ногой — и дальше. Платок на голове повязан лихо, тоже по-цыгански. Повернется, глянет жгуче. И вся-то она такая жгучая, прожженная.

Станислава у нее на особом положении.

— Море сегодня неспокойное, смотри, далеко не плыви.

А Станислава любит заплывать далеко и долго не возвращаться на берег. В воде она освобождается от дум. Словно не было ни прошлого, ни будущего, полная свобода, будто ты ничто и все же часть стихии.

— Я себе сказала — подожду еще, не вернешься, заявлю в гостиницу и вещи отдам. Себе нипочем не оставлю. Мне не надо, — говорит она Станиславе, когда та, насладившись морем, обновленная и успокоенная садится рядом с ней.

— Уж признайся, кольца-то наверняка не золотые? Раз часов золотых у тебя нет — значит, и кольца не настоящие.

Станислава любит коротать время здесь, на пляже, рядом с тетей Пашей. В душном номере гостиницы не спится и думы не оставляют.

Она приехала в этот город сразу же после похорон мужа. О своей беде тете Паше она не рассказывала. «В командировке, и все». Счастье, что ее послали сюда. Помогли переменить обстановку.