Большая Ордынка

Забираем мы свои рюкзаки, и машина уходит. Темнеет, а ждать бригадира еще долго. Сидим в чайной. Она кончила записывать, спрятала дневник. Спрашивает:

— Что будем делать?

— Давайте, — говорю, — почитаем.

А книг у меня в рюкзаке сколько угодно. У нас было заведено: в каждом поселке или станице мы первым делом забегали в книжный магазин. И то, что в Москве нарасхват — популярные поэты и фантастика — здесь лежит, пылится. Я по фантастике, например, собрал все, что только выходило. Одно время зачитывался, фантастика, конечно, это хорошо. Понимаю, что через нее можно многое выразить. Но для меня это уже пройденный этап. Мне кажется, что надо прямо говорить, без всякой фантастики и о том, что будет, и о том, что есть. Надо смело критиковать плохое и вокруг себя и в себе самом, как это делал Лермонтов. По-моему, пора бы научиться так писать, как он.

— Хотите, — предлагаю ей, — что-нибудь почитать?

А она:

— По-моему, не время и не место.

Другая говорит:

— Были бы карты, поиграли бы в дурака, но карт нет. — Опять я не могу понять, с намеком ли в мой адрес это говорится или просто так. — Может быть, поиграем на спичках?

Я говорю:

— Давайте на спичках. — Потому что в этой игре я знаю прием и всегда могу выиграть.

А она предлагает:

— По-моему, надо узнать, что сегодня в городском клубе. И людей посмотрим, и клуб. Кто пойдет? Бросим жребий. Давайте ваши спички, — говорит мне. Обломала одну: — Кто вытянет без головы, тот идет узнавать.

Нам с ней повезло, а другая вытягивает спичку без головы.

— Значит, вам идти, — говорит она. Но я перебиваю:

— Нет, нет, сидите, пойду я.

Пока я бегал в клуб узнавать, в чайной их, как мухи, облепили ребята. Обе с ними весело беседуют, о чем-то расспрашивают, смеются. Мне это не понравилось, но я не показываю виду.

Они меня увидели, спрашивают:

— Ну как? Говорю:

— «Любовь под вязами». Пойдем? Я этого фильма еще не видел.

— Чудесно! Замечательный фильм! Я его смотрела. С удовольствием пойду второй раз. — Другая тоже не видела. — Вам обязательно надо посмотреть. Софи Лорен… — и все такое. И говорит так, будто обращается не только к нам, но ко всем ребятам.

Ребята говорят:

— Мы уже видели, фильм приличный, смотреть можно. Он у нас уже третий день идет.

Взяли мы свои рюкзаки и пошли.

— Вот будет номер, если ваш бригадир нас подведет.

Она мне в ответ да еще с иронией:

— Не беспокойтесь. Такие не подводят. Посмотрите лучше на звезды. Видите, как мерцают?

Подумаешь, звезды, какие-то белые мошки. И ведь очень точное наблюдение Лермонтова, что звезды на Кавказе кажутся, очень маленькими. Не то что в Средней Азии. Я как-никак там практику дважды проходил. Вот это действительно звезды. Как фонари в небе. И откуда только Лермонтов мог так понять пустыню? Ведь не был же он в Каракумах?

Билеты купили запросто. Клуб ничего, каменное здание. В зале пустых мест полно и одно старичье. Фильм в двух сериях. Удивительная это манера. Зачем нужно делать по нескольку серий? Мне кажется, что само искусство кино это исключает. Фильм должен быть короткий и точный, как выстрел, потому что и время наше скоростное. А эти бесконечные серии мне невыносимы. Получается это оттого, что сценаристов настоящих мало, вот серии и шлепают, а расход государству больше, за каждую отдельно плати. Другого смысла я в этом не вижу.

Сели в свой ряд. Я между ними. До этого не случалось нам никогда ходить вместе.

На нас смотрят — не здешние. И честно признаться, очень мне приятно с ними сидеть, даже какую-то гордость испытываю от этого.

Начался фильм. Но я как-то не могу следить за тем, что происходит на экране. Занят своими мыслями. Обе они смотрят, а я больше за ними слежу. Там страсти начали разыгрываться, я тоже начал смотреть и замечаю, что она нет-нет да и взглянет на меня, как я реагирую. А я реагирую так: две серии до половины десятого мы, конечно, не успеем посмотреть, и бригадиру придется ждать, а это неудобно.

Началась вторая серия. Говорю:

— Нам пора.

А она:

— Ничего, ничего. Что это вас так волнует? — И показывает на экран. — Лучше смотрите.

Сижу. Взглянул на часы.

— Человек ждет, — говорю, — надо бы идти.

— Ну и пусть подождет, ничего с ним не случится. Что вы все отвлекаетесь? Смотрите. А который час?

— Десять минут, — говорю, — уже ждет, а еще надо дойти. Давайте я пойду, предупрежу его.

А она мне:

— При чем тут вы? Разве он с вами договаривался?

Я и сам понимаю, не со мной, и глупо, что я больше их волнуюсь, но что с собой поделаешь. Сижу и мучаюсь. Она говорит мне шепотом:

— Вот что, вы вдвоем сидите, вы первый раз смотрите, а я уже видела, я пойду. А то правда неудобно, — и поднимается.

Я ей:

— Куда же вы ночью одна? — А тут уже на нас шикать стали. Самый напряженный момент. — Давайте все пойдем, не могу же я вас одну отпустить.

— Что за глупости, — говорят, да так сердито, — не мешайте людям.

И другая тоже с раздражением мне:

— Да посидите наконец спокойно! — А сама прямо вперилась в экран.

Она тихонько выходит из зала, а я сижу, будто на углях. И что там происходит на экране, совсем не вижу. Зачем, думаю, она пошла одна, меня не пустила?