Большая пайка

Сергей прошел в спальню и немного постоял там, оглядываясь по сторонам. За прошедший год он заходил сюда только раз или два, когда перетаскивал в другую комнату свои нехитрые пожитки — костюм, рубашки, белье… И каждый раз болезненно долго задерживал дыхание, потому что даже совершенно нереальная вероятность снова почувствовать запахи Лики — аромат ее тела, волос, духов — казалась ему невыносимой. Злополучный плюшевый медведь продолжал сидеть на шкафу. Терьян поднял голову: медведь смотрел на него своими пластмассовыми глазками — ну что, брат, досталось тебе, даже про собственный день рождения забыл бы, если бы Сысоев не напомнил, так и будем вместе подыхать в этой берлоге, мне-то что, я плюшевый, а ты на своем диване окочуриться не боишься? среди окурков и позеленевших от плесени чашек? а приедет Витька вечером — ты его напугать хочешь?

Не первый раз ему звонили друзья или просто хорошие знакомые, грозясь нагрянуть вечером в гости. Обычно Терьян оставался на диване, считая про себя вечерние звонки во входную дверь, пока они не прекращались. Сегодня можно было бы поступить точно так же, но что-то подсказывало Сергею, что этого не произойдет. День рождения… В прошлые времена, давным-давно, Таня устраивала ему дни рождения с размахом, насколько позволяла зарплата младшего научного сотрудника, обремененного семьей, — приходили Платон с женой, Витька, Леня Донских, Танины подружки. Витька читал стихи, все танцевали, было весело…

Последнюю бутылку, по заведенной Платоном традиции, обязательно распивали во дворе, в детской песочнице, прямо из горлышка. А сейчас Сергей валяется на диване в грязном тренировочном костюме, среди окурков, пыли и мусора, и даже не вспоминает, что когда-то в этот день с самого утра в доме не смолкали телефонные звонки, пахло вкусной едой, был слышен писк дочек, а на столе красовался огромный букет его любимых астр. Витька вот вспомнил, а он — нет.

Было одиннадцать утра. Сергей прошел по квартире, прикидывая про себя, что можно успеть сделать до вечера, пересчитал деньги в бумажнике и в ящике на кухне, принял душ и побежал по магазинам.

Бутылки джина и вермута, которые Виктор принес в подарок, Терьян принял с благодарностью. Из выпивки ему удалось раздобыть только приторно-сладкий «Спотыкач». С едой дело обстояло лучше, потому что рынки реагировали на изменение экономической ситуации повышением цен, а не исчезновением продуктов.

— Ты чем сейчас занимаешься? — спросил Виктор, стараясь не слишком рассматривать косметически прибранную Терьяном квартиру.

— Все тем же, — лаконично ответил Терьян. — Двигаю науку.

— Я, между прочим, тебе уже неделю пытаюсь на работу дозвониться, — сообщил Виктор. — То трубку никто не берет, то говорят, что тебя нет. Ты на работе-то появляешься?

— Попробуй мясо, — предложил Терьян, меняя тему. — Кажется, нормально получилось. А что у вас там творится? Как бизнес?

— Вроде нормально, — сказал Виктор, тоже не проявляя особого желания обсуждать производственные вопросы. — Ладно, будь здоров, с днем рождения!

Когда бутылка с джином опустела и настала очередь вермута и сваренного Терьяном кофе, к Виктору вернулось красноречие.

— Я тебе скажу, Тошка развернулся! Он просто создан для этих дел. Мы с тобой да наши компьютеры — такая мура по сравнению с тем, что он творит. Ты историю с «фиатами» знаешь?

Терьян мотнул головой.

— Леонарди помнишь? Ну вот. Я в деталях рассказывать не буду, это не особо интересно, но Платон его раскрутил на финансирование закупки партии «фиатов» где-то в Европе. Причем не платя ни копейки. Впрочем, дело даже не в этом, и не в том, что половину продали прямо с колес, тут весь юмор — как эти «фиаты» вообще удалось сюда притащить. Уже обо всем договорились, машины чуть ли не к границе подходят, вдруг в офис влетает Ларри и трясет газетой. Что оказывается?

Какой-то там зампред или пред чего-то, это неважно, пишет, что есть решение правительства, прямо запрещающее ввоз в страну иностранных автомобилей для розничной торговли. А ввозить их можно только для внутреннего потребления — то есть, для потребления внутри той организации, которая, собственно, и ввозит.