Большая пайка

Наблюдая за тем, как работает Лелик, Виктор прислушивался к голосам в соседней комнате.

— Кого принесло? — допытывался хриплый мужской голос.

— Да Лелик же! — объясняла Маруся-Диана. — Лелика помнишь? В прошлом месяце портреты на Банхофштрассе рисовал. Потом еще в «Какаду» сидели. Он с каким-то пиджаком приехал.

— Лелик! — оживленно отреагировал незнакомый женский голос. — Ой, умру — не встану! А ты чего это им тащишь? Ты чего, Манька, оборзела, что ли? Люди с дороги, а ты им одни макароны…

— Так нет же больше ничего, — обиженно отвечала Манька. — И потом, я же не просто так, я их кетчупом сдобрила.

— Ты и вправду здесь портреты на улице рисовал? — спросил Виктор, когда Манька, оставив на полу кастрюлю с макаронами и двумя торчащими ложками, деликатно удалилась.

Лелик, не отрываясь от компьютера, кивнул:

— Делать все равно нечего было. Утром на фабрике появлюсь — и в город. С ребятами познакомился. В пару мест зашел, деньги кончились. Ну, начал рисовать. То на улице, то в кафе… Нормально платили.

— А эти ребята… Они здесь что делают?

— Кто что. Толик рисует. Стас — который на кровати — на флейте играет, у вокзала. Манька с подружкой поют. Ну и блядуют помаленьку. Всяко бывает…

— А как у них там… паспорта, визы?

— Да никак.

— А полиция?

Лелик пожал плечами.

— Выкручиваются как-то. Да здесь особо на это не смотрят. Ко мне подошли один раз, когда я рисовал. Кто такой? — говорят. Я сказал, что у меня паспорт в гостинице. Спросили, в какой. Покрутились и больше не приставали.

— А что это за дом?

— Черт его знает. Вроде под снос. Здесь его «Кошкин дом» называют. А народ заселился, живет пока. Тут кругом наши, из соцлагеря. Этот дом считается русским, слева — там поляки. В третьем арабы какие-то живут. Там жуть что творится, драки все время, режут друг друга. А у нас здесь тихо. Восемь квартир, в каждой человек по пять. Милка, та одна живет. Девки к ней краситься ходят, ну и если клиент попадется, тоже туда. Там у нас вроде как парадная приемная. А что, не нравится?

К вечеру Толик так и не появился. Лелик закончил правку макета, продемонстрировал Виктору результат, скопировал все на дискеты, засунул их в карман куртки и сладко потянулся.

— Ну что, не передумал в гостиницу тащиться? Пошли.

— Вы куда это, на ночь глядя? — влетела в комнату Маруся. — Лелик, что за дела?

— В гостинице ночевать будем, — объяснил Лелик, берясь за сумку. — Завтра загляну.

— Ой! — Маруся даже подскочила от радости. — И я с вами! Я провожу! Я тут такое место знаю, вы просто обалдеете…

Новая работенка

— Так, — сказал Платон, окинув взором Виктора, доставленного в офис прямо из аэропорта. — Это сильно. Мы тебя три дня по всем гостиницам искали. Ты что, на помойке ночевал?

— Вроде того, — ответил Виктор, запивая принесенные Полой таблетки. — Вот оттиски. Мы все сделали.

Платон бегло просмотрел оттиски, метнул папку на стол и зашагал по кабинету, засунув руки в карманы брюк.

— У меня к тебе есть предложение, — сказал он наконец. — Тут, пока тебя не было, произошли кое-какие изменения. Жалко, что не удалось с тобой связаться. Короче, я, скорее всего, из «Инфокара» уйду.

— Это как?

— Так. Не сейчас. Но к следующему лету наверняка. Генеральным останется Муса, а я возглавлю СНК. Предложение следующее. Ты бросаешь свою коммерцию и переходишь в СНК первым замом. Фактически тебе придется все тянуть. На мне будут стратегические вопросы. Сколько тебе нужно времени, чтобы подбить бабки по твоим спорттоварам?

— Подожди, — заволновался Виктор, — такое в одну минуту не решается. Я подумать должен…

— Некогда уже думать, — повысил голос Платон. — Думать надо было, пока мы тебя по всему Цюриху отлавливали.

Он потеребил двумя пальцами лацкан Викторова пиджака. Изделие Хуго Босса было красиво вымазано тушеной капустой и усеяно винными пятнами.

— В любом случае ты сейчас единственный человек, который разбирается в бумагах СНК, — продолжил Платон. — У тебя не больше недели. Если не сможешь полностью разделаться со своими адидасовскими делами, просто брось. Сколько у тебя там сейчас крутится? Тысяч триста? Забудь, фиг с ними. Можешь прямо сейчас сказать, что тебе нужно? — Заметив в лице Виктора странное выражение, Платон перешел на просительный тон:

— Витя, пойми, это сейчас жизненно важно. Просто офигительно важно. Ты не представляешь даже, какую игру мы начинаем. Если сегодня мы не поднимем СНК, завтра нас просто не будет. А если поднимем…

Впрочем, ты сам все понимаешь. Кроме тебя, и правда некому. Хочешь — считай, что это моя личная просьба.