Большая пайка

«Ага! Вот ты и проговорился! Ты всерьез, что ли, хочешь сказать, что меня икрой купили? Что я Платона и Ларри за трехлитровую банку зернистой продал? Да я ее, если помнишь, в ту же ночь девочкам в ординаторскую снес и больше не видел. Они, на Заводе, просто поняли раз и навсегда, что я — единственный человек, с кем еще можно разговаривать. Что Платону сейчас не до них. Что он теперь будет ребусы разгадывать — кто, да за что, да что делать. А у них своя головная боль…»

«Почему же они со своей головной болью к Платону не сунулись?»

«Да потому, что это бессмысленно. Он послушает, головой покивает, поулыбается, потом скажет, что все будет нормально. И дело с концом! Если ты нормальный, только представь себе — у тебя не просто проблема, а вопрос жизни и смерти, буквально. Ты приходишь с этим к человеку, а он кивает головой и говорит, чтобы ты не дергался. И все идет, как шло. Тебя такое устроит? При этом ты не пенсионер, не инвалид, не дебил, и кое-что сам умеешь делать. Устроит тебя такое? Что молчишь?»

«А я не молчу. Не надо передергивать. У нас ведь разговор не о заводчанах — о тебе идет. А ты мне все время интересную штуку подсовываешь. Ты их оправдываешь и считаешь, что тем самым оправдываешь себя. Это будет правдой, только если ты и они — одно и то же. Но если ты и они — это все-таки разное, то ты мне ни на один вопрос не ответил. А если одно и то же — ты должен честно признать, что перебежал от Платона на другую сторону».

Этот аргумент звучал уже много раз. Сначала Х горячился, нервничал, но потом научился отвечать спокойно и даже равнодушно.

«Ты первым заговорил про подвал на Метростроевской. Ну так вот, я прекрасно понимаю, что на Заводе в первую очередь думают о себе. И в этом смысле я с ними — не одно и то же, потому что представляю „Инфокар“. Но если речь идет о том, чтобы их же идеей воспользоваться, дабы спасти то, что еще можно спасти, а потом потихоньку вытащить все остальное, и Платона в том числе, — то я с ними».

«А ты уверен, что они хотят того же самого? Вытащить „Инфокар“ и Платона? Сегодня, когда Ларри отдаст им за долги СНК, не все ли им равно будет — есть „Инфокар“ или нет?»

«А я на что?»

«Ладно. Ты мне еще вот что скажи. Ты на это пошел — не потому ли, что захотелось первую скрипку поиграть? Если бы директор это не тебе предложил, а кому-то другому, например, Ларри, ты стал бы рассуждать так же?»

Здесь тоже был заготовленный и многократно опробованный ответ.

«Мы разговариваем не о теории какой-то, а о реальной ситуации. Директору больше не к кому было идти. Просто не к кому. А если бы и был еще кто-то, то ситуация изначально выглядела бы по-другому. Давай подводить итоги. Положение — хуже губернаторского. Согласен?»

«Согласен».

«Надо было строить подвал. Согласен?»

«Уговорил».

«Я его построил. Пусть плохо, но построил. Теперь он есть. И для меня, скрывать не буду. Но и для Платона. Согласен?»

«Согласен».

«И он в любой момент может в нем отсидеться. Согласен?»

«Может, конечно. А тебе не кажется, что если Платон хоть час в твоем подвале посидит, то это уже не совсем Платон будет? И что вряд ли он тебе за такую помощь спасибо скажет. Фактически ты предлагаешь ему перестать быть собой и спрятаться за тебя. А ну как он пошлет тебя с твоей помощью и сыграет по совсем другим правилам? Что если для него в подвале, на вторых ролях, жизни нету?»

«Лирика! Чушь! Полная чушь! Если бы я не сделал того, что сделал, он потерял бы все».

«А сейчас он не все потерял? Теперь „Инфокар“, а значит и сам Платон, полностью под контролем Завода».

«Не полностью. Не надо забывать про меня. Да, какое-то время мне придется разводить эту историю. И я ее разведу. С директором — полное понимание…»

«Ты считаешь, что он так просто отдаст то, что ему прямо в руки свалилось? С твоей помощью».

«Именно с моей помощью. Поэтому и отдаст».

«Он обещал? Это обсуждалось?»

«Ну… не напрямую… В общих чертах. Сейчас о другом надо думать…»

Что-то помешало диалогу. Какой-то шум неподалеку. Шуршали кусты, трещали под чужой ногой обвалившиеся с сосен ветки. Вскрикнула, застонала и снова вскрикнула девушка. Послышался глухой звук удара.

Рефлекс сработал немедленно. Муса развернулся и побежал по направлению звуков, сжимая в правой руке подобранную с земли суковатую палку…

Через полчаса захлебывающаяся от рыданий девушка, с трудом прикрываясь разодранной одеждой, добежала до главного корпуса и, стуча зубами по краю стакана с валерьянкой, рассказала, как она шла коротким путем в инфекционный корпус к сестре, как на нее напали двое, как на крик о помощи появился человек и как кто-то третий вышел у него из-за спины и ударил неожиданного заступника по голове. Потом девушка потеряла сознание, а когда пришла в себя, то увидела, что нападавших нет. И того — третьего, которого она толком и рассмотреть-то не успела, — тоже нет. А ее заступник лежит в траве. И вместо головы у него — кровь.