Большая расплата (ЛП)

Он был самым могущественным из всех, с кем она сталкивалась, потому что жил не по воле стихии.

Он смотрел на нее в ожидании и ей было ясно, что ждать он может вечно.

— Velut arbor aevo, — выговорила Амелия.

— Верно, кадет Шоке. И знаешь, что это означает?

— Словно древо сквозь века.

Это была самая длинная фраза, сказанная ею с момента поступления.

— Oui, c’est ca. Но знаешь ли ты, что она означает?

Амелия хотела придумать что-нибудь этакое. Сказать что-нибудь умное, на худой конец, грубое. На самом деле, она не знала ответа, и ей стало интересно.

Она взглянула на доску за спиной коммандера, на слова, написанные там. О главном моменте счастья.

— Нет, не знаю, — покачала она головой.

— Хочешь узнать?

Амелия засомневалась, почуяв ловушку, потом коротко кивнула.

— Дай мне знать, когда отыщешь ответ, — сказал профессор. — И подойди ко мне после лекции, пожалуйста.

Ах, чтоб его, с досадой подумала Амелия, опускаясь на стул и чувствуя, как на нее все пялятся. Она раскрыла себя, показав безграмотность. И даже хуже. Она проявила интерес!

И была послана искать ответ самостоятельно.

Да пусть он трахнет себя и свою Академию, раз так.

Он готов выкинуть ее вон. За дерзость. За ее татуировки, за сережку в языке.

Как только разговор о демонах заводят

Все это в ход идёт.

Он собирается выкинуть ее за борт.

И тут она поняла, наблюдая за ним, стоящим посреди класса и внимательно вслушивающимся в бубнёж какого-то студента, что Гамаш не корабль. Этот внешне спокойный человек и был самим штормом. А ей предстояло утонуть.

После лекции, когда все покинули аудиторию, Амелия Шоке, собрав учебники, подошла к преподавательскому столу, за которым ожидал ее коммандер Гамаш.

— Mundus, mutatio; vita, opinion, — медленно произнес он.

Она склонила голову и перестала крутить на указательном пальце кольцо в форме черепа.

— Мой латинский не так хорош, — продолжил он.

— Вполне хорош, — уверила его она, потом перевела: — «Мир изменяется. Жизнь — решение».

— Правда? — удивился он. — Это не то, что я хотел сказать. Думал, что сказал: «Наша жизнь это то, что мы о ней думаем».

Он достал из портфеля тонкую книжку. Слегка помедлив, он протянул Амелии потрепанный томик.

— То, что мы говорим и то, что подразумеваем при этом — иногда две совершенно разные вещи, — добавил он. — Зависит от того, что мы хотим услышать.

— Согласна.

— Цитата взята отсюда, — сказал он. — Хочу, чтобы ты это взяла себе.

Она посмотрела на книгу в его руке.

Марк Аврелий. Она прочла название на потрепанной обложке — «Размышления».

— Нет, спасибо. Я уже уловила мэсседж.

— Возьми ее, пожалуйста — настаивал он. — Дарю.

— Прощальный подарок?

— Ты покидаешь нас?

— А разве нет?

— Я попросил тебя остаться, чтобы пригласить присоединиться ко мне и еще к некоторым выпить по бокалу у меня в комнате сегодня вечером.

Вот оно. Она может остаться, но у всего есть цена. Амелия могла угадать, кто будут эти «некоторые».

Так или иначе, ее заставят компенсировать стипендию. Она бросила книжку на стол. Амелия не желала иметь дела с этим человеком.

Коммандер Гамаш поднял книгу и вернул ее в портфель. Выходя из класса, он указал на цитату, написанную на самом верху классной доски.

Ту, что оставалась там неизменно, в то время пока остальные писались и стирались.

Это сказала какая-то буддистская монахиня. Другие кадеты над цитатой ржали, но Амелия записала ее. Это стали самые первые слова, записанные ею в самой первой ее тетрадке.

«Не доверяй всему, о чём думаешь».

Глава 7

В комнатах Академии, где останавливался коммандер Гамаш, теперь весело горел камин и освещал гостиную.

Обычно вечером он возвращался домой, в Три Сосны. Всего час езды, эта поездка всегда доставляла ему удовольствие. Но сегодня по прогнозу обещали метель, и Арман решил остаться на ночь в Академии. К нему приехала Рейн-Мари, прихватив с собой коробку с собственными бумагами и пакет в коричневой обертке.

— Новый стул? — Гамаш указал на пакет.

— Да ты детектив! — восхитилась Рейн-Мари. — Вообще-то это пони.

— Эх! — Гамаш разочарованно дернул сжатой в кулак рукой. — Это я и собирался сказать.

Жена засмеялась и проследила взглядом, как он шел по коридору, чтобы начать новый трудовой день.

Рейн-Мари проводила время за разбором архивных документов, пока Арман преподавал или занимался накопившимися административными делами. Бывший коммандер игнорировал бумажную работу, а у Сержа ЛеДюка, бывшего зама, была собственная повестка дня, по-видимому, не включавшая в себя нужды Академии.

Но сильнее всего Гамаш был занят работой с личным составом — оставшимися преподавателями и кадетами-старшекурсниками. Сказать, что они сопротивлялись нововведениям, было бы грубым преуменьшением.

Даже те, кто был счастлив увидеть старую гвардию, были поражены масштабами перемен.

— Может, стоит делать это помедленнее? — старался помочь Жан-Ги.

— Non, — ответил ему профессор Шарпантье. — Скоро сообщай дурные вести, и мало-помалу — добрые. Макиавелли.