Большая расплата (ЛП)

— С этой фразой я сталкивалась лишь однажды, — стала объяснять Рейн-Мари. — Когда разбирала кое-какие старые документы. Фраза настолько необычная, что я ее запомнила. Дело, конечно же, в её парадоксальности.

Они смотрели на Рейн-Мари, не улавливая, в чем парадокс.

— Damnatio memoriae означает «проклятие памяти», — перевела та. — То есть что-то не просто забыто, а стёрто, изгнано из памяти.

Вчетвером они уставились на первую и единственную карту, изображавшую их маленькое сообщество, их деревеньку, какой та была, пока её не стерли, не изгнали со всех карт.

Глава 6

Амелия Шоке, скрестив руки на груди, откинулась на спинку стула. Убедившись, что рукава униформы достаточно высоко задраны, чтобы татуировки представали всеобщему обзору, она стала играть сережкой в проколотом языке, гоняя ее вверх-вниз, вверх-вниз — демонстрировала скуку.

Потом сползла на стуле еще ниже и стала изучать окружающую обстановку. Это она умела лучше всего — ни в чём не участвовать, но всегда пристально наблюдать.

В данный момент она наблюдала за мужчиной в передней часть классной комнаты. Он был крупным, но не толстым. Скорее, плотный, решила она для себя. Основательный. Достаточно старый, чтобы годиться ей в отцы, хотя ее настоящий отец гораздо старше.

Профессор был облачен в пиджак с галстуком и фланелевые брюки. Аккуратный, но не ханжа.

Опрятный.

С первокурсниками он говорил совсем не менторским тоном, как большинство других профессоров. Так он выражал свою позицию — студенты вольны принимать или не принимать сказанное им. Это их выбор.

Она снова брякнула сережкой об зубы — девушка спереди оглянулась и кинула на нее уничижительный взгляд.

Амелия фыркнула и расплылась в улыбке. Девушка вернулась к своим записям, без сомнения фиксируя за профессором каждое слово.

За неделю, с начала семестра, Амелия написала в своем новеньком блокноте всего несколько предложений. По правде говоря, её до сих пор удивлял сам факт, что её вообще приняли в Академию.

Она появилась здесь в первый день и ждала, что ее выгонят. Скажут, что это чья-то ошибка, и ей тут не место. Но её всё не гнали, и тогда она стала ждать, что ее попросят избавиться от пирсинга. Не только от сережки в языке, но и от тех сережек, что в носу, в губе, на брови, в щеке. От многочисленных колечек в ухе. Узнай кто о других сережках, невидимых, незамедлительно заставил бы избавиться и от них.

За несколько недель до начала учебы она ожидала письма, где говорилось бы о неприемлемости татуировок и яркой окраски волос.

Но получила она лишь конверт со списком литературы и пакет.

Когда посылку вручили, Амелия затворила дверь своего номера в меблированных комнатах, и, прочитав письмо, вскрыла пакет.

Внутри лежала аккуратно свернутая униформа. Новая, не ношенная. Амелия прижала ее к лицу и вдохнула.

Форма пахла хлопком и картоном, была свежей и чистой. И неожиданно мягкой.

Тут была даже кепочка с эмблемой Академии Сюртэ и несколькими словами на латыни.

Velut arbor aevo.

Размышляя о значении этих слова, Амелия осторожно опустила кепку на свою черную, стриженные под ёжик макушку, потом сдвинула чуть набок. Нет, она конечно знала перевод, но что под словами подразумевалось?

Девушка быстро разделась и примерила униформу. Та была ей впору. Амелия с опаской посмотрела в зеркало. Ее взору предстала молодая женщина, живущая в совершенно другом мире, отличном от того, в котором обитала Амелия. Мир этот мог бы принадлежать ей, Амелии, если бы однажды та шагнула вправо, а не влево. Или наоборот.

Может, ей где-то надо было промолчать, а она заговорила. Или, может, открыла не ту дверь.

Она могла бы стать девушкой из отражения. Яркой, аккуратненькой и улыбчивой. Но она ею не стала.

Амелия стянула кепку с головы и бросив ее на кровать. Она услышала шаги за дверью и припала к замочной скважине.

Раздался резкий стук в дверь, послышался слащавый голос:

— Просто хочу убедиться, что посылка до тебя дошла, ma belle.

— Иди на х**!

Наступила пауза, за которой последовали удаляющиеся шаги и хихиканье.

Она вспомнила первый вечер в этом пансионе — дверь ее номера внезапно распахнулась и внутрь заглянула хозяйка. Амелия едва успела сунуть под кровать то, что держала в руке. Но не настолько быстро, чтобы не возбудить интерес расплывшейся, пахнущей сигаретным дымом, пивом и потом квартирной хозяйки.

— Я услышала шум, и подумала, что тебя тошнит, ma petite, — объяснила хозяйка свое появление. В комнату вплыла вонь застарелой мочи, пропитавшей ковер в коридоре за ее спиной.

Маленькие глазки шарили по комнате.

Амелия захлопнула дверью перед самым хозяйкиным носом, толстым и красным от прожилок на рябом лице с пухлыми потрескавшимися губами и бегающими хитрыми глазками.

С тех пор Амелия старалась замкнуть дверной замок сразу, как только входила к себе в комнату или выходила из нее, даже если это были короткие пробежки вниз по коридору до туалета или душа.

Хозяйку Амелия презирала. Причина была ясна. Как только Амелия вошла в эти двери, её накрыло необоримое предчувствие, что она никогда не покинет этих стен.