К нему подошел темнокожий бармен и слегка накапал в стакан из бутылки с джином. После чего щедро долил содовой.
– Моисеевич – это югославская фамилия? – спросил я.
– Русский эпитет, – уточнил человек за стойкой. – Потому что Жан экономит на мне джин.
– Странная привычка для бармена, – заметил я. – Ему жалко?
– Отвечай, расист! – потребовал человек за стойкой.
– Мне не жалко, – отвечал Жан Моисеевич. – Мне страшно.
Тут бармена отвлек другой посетитель, а человек за стойкой пояснил:
– Жан боится за свое заведение. На прошлой неделе я неудачно его покинул сквозь центральную витрину.
– Если бы! – откликнулся Жан Моисеевич. – Боковые створки тоже пришлось менять!
– Питер Устинов, – представился человек за стойкой бара. – На одну половину – русский, а на другую – писатель.
– Адская смесь! – согласился я. – Можно вас сфотографировать?
– Для обложки? – спросил Питер Устинов. – Или на память?
– На фотоаппарат, – уточнил я.
– Велком! – разрешил Питер Устинов. – Только мне надо привести себя в порядок. – Он достал из кармана расческу и попытался найти свое отражение в зеркале, но обнаружил только мое и очень этому удивился. – Сегодня я как-то странно выгляжу, – сообщил он. – Может, меня здесь нет?
Жан Моисеевич тяжело вздохнул и отодвинул бутылки, чтобы писатель смог разглядеть себя в зеркале.
– Ах вот где я прятался! – воскликнул Питер Устинов и погрозил африканцу указательным пальцем. – Я так и думал, что это черная магия!
– Вуду, – подтвердил Жан Моисеевич.
– Собственно говоря, – принялся рассуждать Питер Устинов, – писатель и должен существовать только на страницах своего романа. Вне этого поля – писатель не ягода. Вам кажется, что человек за стойкой бара ведет себя неадекватно, а на самом деле – он автор, и вы просто не понимаете замысла этого сочинения.
– Выпить весь джин, разбить витрину! – поддержал писателя Жан Моисеевич. – Очень сложный роман!
– Ты плохо знаешь современную литературу! – возразил Питер Устинов.
– Для этого бара, – сказал Жан Моисеевич, – я знаю вполне достаточно!
Он спрятал бутылку с джином и отошел, чтобы утихомирить другого клиента, футбольного болельщика, который хотел изменить счет матча, хлопая по телевизору.
– Это не игральный автомат, – сообщил ему Жан Моисеевич. – А здесь не казино в Монте-Карло!
– Вранье! – возразил футбольный фанат. – Я только что сделал три ноль в нашу пользу!
– Ну и хватит, – невозмутимо заметил Жан Моисеевич. – Прекрати, говорю, хлопать!
Тут они принялись обсуждать, какой счет лучше – пять ноль или триста долларов за сломанный телевизор, а Питер Устинов предложил мне сменить дислокацию.
– Я обретаюсь в доме напротив, – сообщил он. – А также располагаю запасами джина в количестве двух бутылок, для автономного погружения в современную литературу.
– Этого должно хватить, – согласился я. – А вы связно излагаете!
Мы попрощались с Жаном и вышли из бара, что находился рядом с кинотеатром «Весна».
Анализировать – значит уподобляться. Я рассматривал некую фотографию, где, по всей вероятности, старый нацист выжил из ума, как птенчик из скорлупки. На нем были женское платье с передником и офицерская фуражка времен гестапо… Этот снимок я обнаружил в учебнике ботаники за восьмой класс, когда рылся на книжных полках в лавке букиниста. Поэтому предположил, что выживший из ума нацист когда-то работал в школе и преподавал «Жизнь растений». А фройляйн Анита была его ученицей…
Театральный фашист
Фройляйн Анита. Я не понимаю, о чем вы говорите…
Театральный фашист
Фройляйн Анита. Я не понимаю, о чем вы говорите…