Большая родня

И наверняка, сейчас бы слезы наполнили ее веки, но он спешит предупредить это — порывисто бросает через стол шапку на покуть[35], ступает шаг вперед, высокий и разгневанный, так упирается руками в крышку, что аж сундук трещит до самых колесиков. И Югина не может отвести взгляд от его черных суженных глаз с лихими, как огонь, искорками.

— Красива твоя сказка-басня, да не тебе ее рассказывать, не мне слушать. Очень просто сказать: отступитесь. Может, я сам себя ломал не день и не ночь; тебя из сердца вырывал, да не мог вырвать. А что мне теперь делать? — он приближается к девушке, она хочет отступить назад и упирается спиной в перила кровати и с боязнью и удивлением смотрит на него. — Если ты мне добра желаешь, у меня есть одно счастье — ты. Пойдешь за меня — ничего больше на свете не надо… Хорошо кому-то счастья желать — от своего богатства ущербленный грош бросить… Если бы я верил, что любовь Григория такая, как моя, может еще преодолел бы себя. Но ему я не верю, и ты не очень гордись им. Посмотри лучше, когда твоя любовь глаза потеряла. И своим говорением не отвернешь меня.

«Горе мое, что же он лихой и… хороший. Неужели он так любит меня? — впервые какое-то теплое чувство, смешанное с боязнью, шевельнулось к парню. — Что же он на Григория наговаривает». Хочет спросить у Дмитрия, но в это время в светлицу входят мать с Шевчиком…

В молчании проходит вечер. Парни косятся друг на друга, и напрасны старания Марийки как-нибудь поддержать разговор; не помогают семечки и яблока, не помогают расспросы о здоровье домашних, а когда спросила у Григория о строительстве новой хаты, аж закрутился парень на месте и сердито посмотрел на Дмитрия.

Одновременно взялись за шапки и вышли из хаты.

В бледно-голубой дымчатой проруби, обведенной облачками, то светлела, то темнела ущербленная луна и длинные тени то пробегали через дорогу на огород, то испуганно бросались назад, неслышно шевелясь под ногами. Шли, шелестя листвой, — Дмитрий по одну сторону глубоко продавленной колесами узкой колеи, Григорий — по другую.

На перекрестке возле Дарчиной хаты, задремавшей в молодом сливняке, Григорий остановился, заходя вперед. Вся его невысокая, крепкая фигура напряглась, под кожей на щеках удвоенными бугорками зашевелились округленные мышцы — видно, сильно стиснул зубы.

— Дмитрий, как оно выходит?

— Разве что? — непонимающе пожал плечами, с любопытством рассматривая настороженную сильную фигуру парня. «Бойкий, крепкий».

Григорий, слыша такой вопрос, облегченно вздохнул, наверное, поверил, что ничего не случилось, и снова пальцы до боли втиснулись в ладони, резко выпятились узловатые суставы.

— Ты или так к Бондарям заходишь, или хочешь от меня девушку отбить?

— Какой ты недогадливый, — покачал головой. — Разве же «так» к девчатам ходят? Да, Григорий, думаю отбить от тебя Бондаревну.

Сначала даже недоверие шевельнуло бровями Шевчика. «Не шутит ли?»

— Как же оно так? — зачем-то оглянулся назад. — Девушка меня любит…

— А я к Федоре хожу, — подсказал язвительно.

Какую-то минуту Григорий стоял, как окаменевший. Но вот подался назад и, наклоняясь с разгона вперед, ударил тяжелым кулаком Дмитрия в лицо; второй кулак уже напрасно рассек воздух — Горицвет отскочил назад, и Григорий потянулся за ним.

— Э, да ты уже и дерешься? — ни к чему вырвалось.

Шевчик снова наскочил на Дмитрия, но его кулаки уже везде встречали дуги больших рук.

— Прочь, жаба зеленая, пока не довел до греха, — прошипел Дмитрий. — Жидкий ты против меня, и едва успевал отводить коловорот обозленных рук.

* * *

— Дмитрий, что с тобой? — застыла Евдокия посреди хаты, прижимая сплетенные руки к груди.

— Эт, все вам надо знать… Ленивая кровь носом пошла… Слейте на руки. — Вымылся теплой водой и должен был-таки стать у стола, пока мать полотенцем не вытерла крепко прилипшие черные комочки крови, не смазала губу пожелтевшим несоленым салом.

— Рассказывай теперь, кто тебя так разрисовал, — села на скамейку против сына, светя грустными глазами.

— Никто, — поморщился. — Возле перелаза споткнулся и упал.

— Говори, я ведь только вчера на свет появилась… Как тебе не совестливо врать? Не водилось за тобой такого раньше. Что же, на хорошую дорожку идешь. Только знай мое слово: враньем свет обойдешь, назад не воротишься. Хорошо научился у кого-то. — Встала и, не глядя на сына, начала стелить постель.

Болело материнское сердце. Мучили догадки: не с барчуком ли снова завелся; не могла успокоиться, что не захотел сказать правды. Лучики света пучком золотых нитей сновались от лампы к глазам, неправильно удлинялось то округлялось лицо сына, упрямое, молчаливое, со сведенными на переносице нависшими бровями. Вот он встал, дунул на свет, и черная большая тень мелькнула по хате.

Ночью Дмитрий проснулся от легкого прикосновенья. Еще не раскрыв глаз, ощутил, как свет красными кружочками пробился сквозь веки, и, наверное, отголосок вчерашнего, тревожная догадка пролетела — порывисто встал, защищая голову немного отодвинутой рукой.