Большая скука

– Майкл, вы действительно социолог?

– А кто же я, черт возьми, по-вашему? Разве шеф ваш не социолог?

– Именно это меня интересует: вы такой же социолог, как он?

– Нет, я не такой. Я отношусь к другой школе.

– Да, верно: к органической… Так, выходит, меня вам вчера недоставало?

– Очень.

– Вопреки тому, что любовь для вас феномен?

– Любовь?.. Оставьте в покое громкие слова. Пускай ими пользуются литераторы.

– Тогда какое же слово употребите вы?

– Влечение… Симпатия… Даже, может быть, дружба… Откуда мне знать? В стилистике я не силен.

– Симпатия… Дружба… Неужто, по-вашему, дружба – это нечто меньшее, чем любовь?

– Как вам сказать. Во всяком случае, это нечто иное. Любовь – это как бы инфекционное заболевание, стихийное бедствие, нечто такое, что обрушивается на вас неожиданно, в чем нет ни вины вашей, ни заслуги. А дружба – это сознательное отношение…

– Рациональная сделка между двумя индивидами, – формулирует Грейс.

– Отнюдь. Там, где есть сделка, дружбы не существует. А там, где дружба, не обойтись без чувств. Но имеются в виду осознанные чувства, не эмоциональное опьянение.

– Ага! Выходит, я должна быть польщена?

– Боюсь, что вы немного забегаете вперед.

– Ваша резкость делает вас поразительно похожим на Сеймура. О какой же дружбе идет речь?

– Дружба делится на разные виды, Грейс. И потом, очень важен период ее развития…

– Вы назвали меня по имени?

– А вам это неприятно, да?

– Напротив, это доказывает, что наша дружба крепнет. В таком случае когда мы снова увидимся?

Я как-то сам привык задавать этот вопрос, но, видно, времена меняются.

– Когда у вас найдется для меня немного времени?

– Все мое время принадлежит вам, – расщедривается женщина. – Внеслужебное, разумеется. Виды и периоды развития для меня не существуют.

– Думаю, что было бы удобнее всего вечерком, только попозже.

– А я считала вас смелым человеком.

– Считайте и впредь. Однако некоторые меры предосторожности не повредят.

– Лекция о дружбе закончилась. Началась лекция о предосторожности.

– Куда же пропал Сеймур? – бросаю я вместо ответа.

– Он, должно быть, уже за горизонтом.

– Раз уж мы заговорили о смелости, вашему шефу ее не занимать.

– О, это смелость тех, которые особенно не дорожат жизнью.

– Так же, как Дороти?

– Почти. Две разновидности неврастении.

– А вы?

– Я из третьей разновидности… Но вы забыли уточнить время и место…

– Программа в «Амбасадоре» начинается в одиннадцать. Если это место и этот час вас устраивают…

Она неожиданно оборачивается в мою сторону и спрашивает:

– Скажите, Майкл, вы боитесь Сеймура?

– С какой стати я должен его бояться?

– А я боюсь… Интересно… – задумчиво произносит Грейс.

– Вы думаете, что Уильям что-то подозревает?

– Подозревает? – Она насмешливо вскинула брови. – Он не из тех. Не подозревает, а знает наверняка, хотя в замочную скважину заглядывать не станет и и вопросов не будет задавать.

– Ну и?

– И – ничего. Сеймур не такой человек, чтобы обнаруживать свою заинтересованность. И если кто-нибудь и раздражает его, то это не вы. Впрочем, он вообще не станет обращать внимания на такие дела.

– Держу пари, что речь идет обо мне!.. – слышится над нами голос Сеймура. – Когда третий отсутствует, неизбежно разговор пойдет о нем.

Американец появился из-за вигвама совершенно неожиданно, как будто вырос из-под земли. По его телу еще скатываются капли воды, и, судя по его виду, у него отличное настроение.

– Вы догадались, – усмехаюсь я в ответ. – Хотя трудно сказать, о вас шел разговор или о нас.

– Да, да, взаимосвязь явлений в природе и обществе. По этой части вы, марксисты, доки.

Он кутается в свой халат и говорит почти как оптимист:

– А вода чудесная!.. Попробуйте, Майкл. Вообще наслаждайтесь теми малостями, которые предлагает вам жизнь, пока не превратились в очередной труп и не вступили в холодное царство Большой скуки.

Программа в «Амбасадоре», кроме избитых номеров по эквилибристике и восточных танцев, исполняется самими посетителями. Мы с Грейс вносим свою лепту: топчемся на месте посреди запруженной площадки. В отличие от Дороти, секретарша не вкладывает в танец сладостной неги, а ограничивается голым техницизмом. Иными словами, эта безупречная женщина бесчувственна, как гимнастический снаряд.

Десятиминутного топтания на месте вполне достаточно, чтобы мы могли с сознанием исполненного долга вернуться к своему столику.

– Шампанское выветрилось, – говорит Грейс, касаясь губами бокала. – Программа закончилась. Не пора ли нам расплачиваться?

Я подзываю кельнера, который за соседним столом занят весьма деликатным делом – откупориванием шампанского.

– Вы не станете возражать, если я расплачусь? – спрашивает женщина и тянется к сумочке.

– Вы без особого труда могли бы придумать другой способ меня задеть, – говорю я.

– У меня не было желания вас задевать. Но ваши средства ограничены.

– Меня это нисколько не заботит. Как только средства кончатся, сажусь в поезд – и порядок.

– Потому что вы всего лишь бедный стипендиат, верно, Майкл?

– Так же, как вы, всего лишь бедная секретарша.

– Не такая уж бедная. У Сеймура немало отрицательных качеств, но скупости среди них нет.