Большая собака

Шарик лизнул Настю в нос и заглянул ей глубоко-глубоко в зрачок, как умеют смотреть только иные маленькие девочки, редкие мужчины-старики и умные собаки. Большие собаки.

На то, чтобы уволиться из прежней жизни, у Насти ушла неделя человеческого интервального времени. Каждое утро этой недели она приходила в пять утра в строго запрещённую зону пляжа Аркадия, но так и не встретила больше крепкого старика в плавках. Она так и не поздравила его со своим двадцатичетырёхлетием, наступившим в соответствии с безжалостным календарём. Настя купила билет на поезд и поехала на север ни к кому и в никуда. Просто потому, что её южный путь перестал быть русским. Для иных, не смиряющихся, это важно. Хотя для смирившихся это выглядит глупо, для воинствующих дураков – национальной идеей, а для взрослых умных женщин – упущенной «хорошей партией». Нагваль[65] всей толпе навстречу. У Насти Кузнецовой всего лишь свой путь.

Года через три на одной из научных конференций в столице нашей общей бывшей русской родины, где собираются специалисты смежных специальностей, Настя уже не Кузнецова встретит уже документально иностранного для неё Игоря Качура. Они выпьют по чашечке кофе во время кофе-брейка, выкурят по сигаретке в холле, и он расскажет ей, что после того, как он отвёз её в Хмельник, Шарик внезапно заболел. Отказался от еды, отказался от воды и через двое суток стянул с себя лапами ставший большим ошейник. Через пару дней баба Маруся отвела его, клочкастого, неприглядного, с впавшими боками, на опушку украинского леса и пристрелила из всё того же «дидова ружжа», чтобы не мучился. Не с ложечки же его «годуваты», в самом деле?

– Сказала, что впервые почувствовала, что собака понимает, куда и зачем её ведут, и не сопротивлялась. Шёл еле-еле до самой опушки, но спокойно, как будто смирился со смертью, представляешь? Реально понял, что его ведут убивать, и реально смирился со смертью. Такое возможно? Может, бабка уже начинала лишаться рассудка? – спросит он её.

– Очень хорошо себе представляю. Большая собака дворняжка Шарик – воин. Единственный торжествующий реализм воина – это реальное приятие реальной смерти. После этого никакой путь не страшен. Даже через тёмный лес реальности, – ответит она ему.

– Ты всегда была очень странная, Настя. Отчего ты вдруг тогда ушла? И от меня, и с работы, из города уехала? Резко, без объяснения причин.

– Я смиренно отказалась от «нашыйныка». Зато теперь я бессмертная! – ответит Настя, сделав «страшные» глаза. И добродушно покажет случайному Качуру язык, чтобы без малейшего сожаления расстаться с ним уже навсегда.

* * *

Игорь Качур женился на Оксане Штанько, нынче – Оксане Качур. Замуж она выходила в белом платье, купленном не для неё, а, будем считать, для свадьбы вообще. Туфли пришлось покупать – лямка, рассчитанная на щиколотку Насти, не желала сходиться на Оксаниной, да и размер был маловат, но туфли почему-то так и не выкинули. Вдруг родится девочка? Оба кольца «раскатали» в ювелирной мастерской, потому что Игорь перестал следить за фигурой. Насте когда-то было приятно, что он подтянут, а Оксане было всё равно – она любила его и расплывшимся.