Большая стрелка

Ведь Гибон — бывший борец, и для него свернуть Художнику шею труда не составит никакого. За редким исключением главари подобных бригад отличаются отменным здоровьем и физической силой. Тут действует старый первобытный принцип — у кого грудь более волосатая и мощная и кулак больше — тот в пещере и вождь.

Художник вытащил пачку сигарет и закурил, выглядя вполне безобидно. Шайтана вообще не было видно. Остальные руднянские не вылезали из машин.

Презрительным взором Гибон окинул своего врага. Художник улыбнулся, глядя на него. У борцов и вообще нагулявших мышцы и вес бугаев обычно бывает изначальная ошибка в общении — они делят людей на тех, кому они могут сразу свернуть шею, и тех, с кем для этого нужно повозиться. И те, кому можно свернуть шею сразу, в иерархии живых существ для них находятся где-то на уровне бесполезного скота, с которым надлежит говорить с высоты своих полутора сотен килограмм накачанных мышц. Вот только на пустом месте сложилась народная поговорка: чем больше шкаф, тем громче падает. Больше масса — шире мишень. Ныне в моде у братвы спорт стрелковый, а не борцовский.

— Здорово, Гибон, — сказал Художник. — Да ты не напрягайся, — с усмешкой разглядел он толпу сопровождавших. — А то у твоих гладиаторов ладони на рукоятках вспотели.

— О себе больше думай, — буркнул Гибон.

— Ладно. Базара хотел, так базарь.

Начался обычный разговор. Гибон был немногословен, он ронял все так же презрительно слова, смысл которых сводился к следующему: мол, вы, лимита, откуда взялись? Мол, эта заимка давно застолблена была за торгуевскими.

— Так то за торгуевскими. А ты кто такой? — спросил Художник.

— А мы под вором Разгуляем.

— Вот именно — под… Твое место всегда быть «под».

— Вот… — Гибон сдержал ругательство.

— С «Акраме» у нас давние связи. А ты вообще не знал до недавнего времени, кто такой Маничев и как его по отчеству кличут. Он же давно хотел перебежать к нам. И сейчас хочет.

— Чего овца хочет — не волнует, — отрезал Гибон.

— Нет Гибон, тут ты мимо пролетаешь. Смирись и не обостряй ситуацию.

— Нет Художник. Крови хочешь — будет кровь. Еще не раз пожалеешь.

— Значит, пожалею, — кивнул Художник и поднял руку.

А потом неожиданно бросился прыжком в сторону и завалился в яму — это укрытие они присмотрели загодя.

Взрывом слизнуло и самого Гибона, и его быков. Рванула машина Художника. Направленный взрыв. В капоте «Жигулей» была заложена мощная взрывчатка, усиленная железяками.

Тут же багажник другой машины распахнулся, из него высунулся Шайтан с автоматом. И руднянские рассыпались по земле, занимая позиции.

Эффект неожиданности был так разрушителен, что из двадцати пяти реутовских двенадцать человек рухнули сразу. Остальные бросились врассыпную. Ни о каком сопротивлении никто и не думал. Одна мысль владела людьми — бежать, скрыться. Разгром был полный.

Художник, выбравшись из ямы, где его не накрыло взрывной волной, подошел к трупу Гибона, присел рядом с ним на колено.

— Тупой. А в авторитеты лез, — усмехнулся он, переворачивая труп.

— Беда, когда прапорщик вздумал стать генералом, — отметил Шайтан.

— Ювелирная работа, — Художник кивнул на развороченную взрывом машину. — Талант.

— Пора двигать отсюда, — кинул Шайтан. — Будильник тикает.

— Тикает, — Художник посмотрел на часы. — Сматываемся. Предстояло скинуть в укромном месте оружие. И разъехаться. Трупы похоронят другие — подмосковная милиция. Такой разбор не скроешь. Да и из леса кто-то из очухавшихся борцов мог врезать из пистолета.

— Отваливаем в темпе! — крикнул Художник…

Художник отбросил рисунок. Он не мог сосредоточиться ни на рисунке, ни на мыслях о предстоящей стрелке с Киборгом. Где-то в груди будто засела заноза. Он чувствовал, что завтра что-то должно пойти не так. Однажды мир должен обрушиться, расколоться, как на рисунке. Он ждал этого момента давно. И сейчас предчувствия тянули душу. Ему было тесно. И перед ним толпились воспоминания, от которых он никак не мог избавиться.

После того как убили дядю Лешу, Галка стала сама не своя. Она постоянно впадала в оцепенение. Сильно запила.

Когда Художник надумал бежать из города, решил прихватить и ее. Все равно фирмы интимуслуг, которые она содержала, прикрыли.

В Москве она снимала трехкомнатную квартиру, в которой царил страшный беспорядок. Новый красный «Опель» она расколотила. И чем дальше, тем с ней было хуже.

— Боюсь, подведет она нас, — покачал головой Художник.

— Да. Наша Мурка вразнос пошла, — согласился Шайтан.

— Предложения?

— На ней сегодня никаких серьезных дел не завязано, — мазнул рукой Шайтан. — Балласт. А балласт куда?

— В пучину черную.

— Дозу героина в руку. Случайная смерть.

— Она не колется, — поморщился Художник.

— А кто это знает?

— Уговорил.

Шайтан обычно выполнял свою работу с бесстрастностью и точностью ЭВМ. Единственный сбой был, когда везли в последний путь дядю Лешу. Но потом нареканий к нему не было. И Художнику иногда хотелось представить, с каким лицом Шайтан вогнал бы ему нож в живот… Нет, до этого не дойдет. До того, как Шайтан решится на такое, Художник ним расстанется.