Большая судьба

И вот я в небольшой горнице дома Хаджиденковых, уставленной мебелью вековой давности. У горящего камина сидит старушка с умными светлыми очами. На письменном столе — груда книг в старых кожаных переплетах с золотым тиснением. Тут книги на болгарском, русском, английском, французском языках. В красном углу среди многочисленных фамильных портретов и фотографий — картина, принадлежащая кисти художника Николая Павловича, на которой изображена девушка-подросток, писаная красавица славянского типа. Это Кица Радославова Хаджиденкова, рисованная 80 лет назад, в год вступления в Свиштов русских освободителей.

— Как сейчас помню эти дни, полные надежд и счастья, — говорит Кица Хаджиденкова, и ее голос звучит, как тихий верховой ветер в кронах дремучих вековых сосен. — Под вечер все наше семейство из окна с глубоким волнением следило за движением русских воинских частей на румынском берегу. Всю ночь никто не сомкнул век, и как только над рекой забрезжила заря, мы снова кинулись к окну. И сердца наши замерли: русских не было, они снялись с лагеря и ушли. Однако, как потом выяснилось, то был маневр. Спустя несколько часов западнее Свиштова разразилась канонада, и турки стали покидать город. Им уже было не до грабежа и не до бесчинств. Каждый только и думал о том, как спасти свою шкуру… Но какой-то башибузук, случайно приметив в окошке вот это сияющее личико, — старушка кивнула в сторону портрета девушки-подростка, словно бы говорила не о себе, а о ком-то другом, — поднял ружье и выстрелил. Стекла посыпались мне на косы, на платье. Через мгновение грянул второй выстрел. Снова зазвенели, падая, стекла. И я, не успев еще испугаться, увидела, как тот самый турок неестественно взмахнул руками, уронил ружье и рухнул под ноги коня. Это стрелял в него мой отец. Через стекло — и не промахнулся. Мать кинулась ко мне: жива ли, невредима, потом утащила меня за косу в подполье.

К обеду все население вышло на улицы с цветами, хоругвями и русскими флагами встречать долгожданных освободителей. Мне выпало счастье преподнести традиционную славянскую хлеб-соль самому генералу Скобелеву… Не забыть, пока жива, его теплого отеческого поцелуя… Генералы Скобелев и Драгомиров остались на ночлег в доме моего отца, о котором они слышали в России, как о верном родолюбце.[27] Мужчины, чтобы привести себя в порядок с дороги, закрылись в своей половине и появились только к ужину. Отец на радостях не смог мне отказать в удовольствии сесть за общий стол. Я чувствовала себя на седьмом небе… И, чего греха таить, не могла оторвать глаз от генерала, будущего героя Плевны, Шипки и Шейново, тридцатичетырехлетнего Скобелева с большой, распушенной бородою патриарха.

Говорили больше на русском. По временам переходили на французский. Но Скобелев настойчиво возвращался к родному языку. Помню, он сказал: «Мы славяне, язык наш обилен выразительными словами и глубокой мудростью, посему нам и бог велел объясняться на славянском наречии!» А ведь он в совершенстве владел шестью или семью языками. Больше всего нас поразило, когда генерал встал и провозгласил тост на болгарском языке. Только что вступив на нашу землю, он где-то услышал и запомнил несколько фраз… То был шуточный тост «за героиню дня». Очевидно, между делом отец рассказал русским генералам о случае со стрелявшим в меня турком. «За первое боевое крещение болгарской Жанны д’Арк! — сказал Скобелев, поклонившись, и добавил: — Запомните на будущее, что смелого пуля не берет!» Да, он на своем белом коне всегда был впереди, в самом пекле сражения, и его, действительно, пуля не брала!..

Старушка умолкла, углубившись в воспоминания.

— Так вы спрашиваете о нашем читалище? Как же! С девичества вечно там пропадала. Чаще, чем в церковь, ходила. Это было место сбора молодежи, наша библиотека, наш театр. Там устраивали мы вечера. Я со своими подругами участвовала в театральном коллективе и в певческом хоре. Старшее поколение деятелей читалища научило нас любить книгу, с которой я не расстаюсь до сих пор ни на один день. У нас была замечательная библиотека, половину которой занимали книги на русском языке. Тут я впервые познакомилась с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Карамзиным, тут я познала и навек полюбила вашего замечательного сердцеведа — Ивана Сергеевича Тургенева!

И как будто стряхнув на минуту со своих плеч тяжкую ношу лет, Кица Хаджиденкова порывисто поднялась с кресла, подошла к книжному шкафу и достала с полки томик романа «Накануне».

— Тургеневские Елена и Инсаров были любимыми образами нашего поколения, — задумчиво проговорила свидетельница давних десятилетий.

* * *

История народных читалищ Болгарии тесно и неразрывно связана с героической борьбой народа. В эпоху Возрождения они развиваются как истинные массовые культурно-просветительные организации, как крупные центры демократической деятельности в стране. Читалища уже тогда стали очагами просвещения, светильниками прогрессивной человеческой мысли, рассадниками горячей любви к свободе. В их стенах воспитывались беспредельно преданные своей родине революционеры.