Большая телега

Это мудрое решение подарило мне передышку, я расслабился, уставился в окно и, кажется, даже задремал с открытыми глазами, по крайней мере остановка стала для меня полной неожиданностью: только что вроде неслись во весь опор, и вдруг — все, приехали. За окном Понте-Лечча, увитое виноградом здание вокзала, в точности как на фотографии из интернета, целых три перрона, на одном топчется полдюжины туристов с огромными, не чета моему рюкзаками, и ни одного поезда, кроме нашего. Мы, выходит, прибыли первыми. Чемпионы.

Земли под собой не чуя, задевая чужие холодные локти и колени, безостановочно бормоча, как мантру, «пардон», я прошел к выходу, покинул ледяной рай и оказался в выбеленном солнцем, загустевшем от его жара полуденном мире. Вдохнул горячий воздух, насыщенный ароматами хвои, инжира и полыни, и едва устоял на ногах. Шатаясь, как пьяный, побрел к столбу, отбрасывающему куцую тень, присел возле него на корточки, перевел дух и вдруг обнаружил, что все еще дрожу — не от озноба, а от нетерпения, предвкушая дальнейшее путешествие. Какое уж там «вернуться в отель», даже думать не хочу, пропадать так с музыкой; мне, если разобраться, давным-давно пора бы пропасть.

Все золото дорог Лейна я отдал бы за…

…за возможность идти по одной из этих дорог, — закончил я, и вдруг обрадовался бесхитростной этой формуле, как будто она сулила мне если не вечное блаженство, то по крайней мере пятерку за выпускное сочинение.

Я устроился поудобнее и лениво наблюдал из-под полуопущенных век, как приближается поезд из Аяччо, такой же новенький, сверкающий, серебристо-красный, как тот, на котором приехал я. Из него валом повалили желающие сделать пересадку и просто перекурить, так что число скучающих на перроне пассажиров возросло до нескольких десятков. От нечего делать я их разглядывал, сожалея, что никогда не пробовал фотографировать — тут попадались колоритные персонажи. Высокий, тощий юноша жадно ел бутерброд, длинный и узкий, как шпага; лысый загорелый мужчина обнимал такую же загорелую и стриженную «под ноль» женщину; старик в черном, не по погоде костюме крепко держал за руку девочку в голубом сарафане; чуть поодаль хохотала и булькала пивом компания атлетически сложенных, давно не брившихся мужчин средних лет, все как один в разноцветных футболках с изображениями бабочек и цветов. Среди туристов в шортах и горных ботинках неприкаянно бродила ослепительно красивая темнокожая женщина в красном шелковом платье и босоножках на шпильках; ее присутствие окончательно уподобило происходящее сновидению, и я наконец привычно расслабился, перестал считать минуты до пересадки и вертеть головой, пытаясь угадать, откуда появится поезд. На то и сон, чтобы все уладилось как-нибудь само, без моего участия и контроля.

Оба поезда прибыли одновременно с разных сторон. Одинаковые, почти игрушечные паровозы, ветхие вагоны цвета вечернего неба, в таких, конечно, нет кондиционеров, зато оконные стекла опущены, хоть по пояс из них высовывайся на ходу, никто тебе не помешает. Некоторые пассажиры, я заметил, принялись растерянно оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда им следует садиться, но сам-то я сразу сообразил, какой из поездов мой, подхватил рюкзак, прошел в конец вагона, сел у открытого окна, перевел дух, даже заранее приготовил билет, чтобы показать его кондуктору, не отрываясь от уготованных мне заоконных зрелищ, и, кажется, снова задремал, с этой надвигающейся простудой никогда не поймешь, спишь ты или бодрствуешь.

Только когда поезд тронулся, я тревожно встрепенулся, мне вдруг на миг показалось, я сделал что-то не то, в чем-то ошибся, то ли все-таки перепутал поезд, то ли вовсе остался сидеть на перроне в Понте-Лечче как последний дурак. Но огляделся и успокоился: все в порядке, я в вагоне, и даже лица других пассажиров мне знакомы: тощая до прозрачности юная девица, грызущая стебель засахаренной травы, длинный и тонкий, как она сама; занятые друг другом влюбленные с одинаковыми тугими светло-русыми косами до пояса; старушка в летнем сарафане гладит по голове серьезного пятилетнего внука в парадном костюме тройке из небеленого шарского льна; теплая компания неискушенных, явно впервые самостоятельно выбравшихся из дома старшеклассников с тонкими птичьими шеями, облачившихся по такому случаю в старомодные рыбацкие косынки и тяжелые непромокаемые сапоги, неестественно басовитыми голосами ведет начатый еще на перроне разговор о музыке. Я так долго разглядывал их, пока мы все вместе ждали поезд, что теперь эти незнакомые люди казались мне практически родственниками, по крайней мере их присутствие действовало на меня как успокоительное.