К числу больших любителей Шуфутинского и всего остального в этом духе — Петера Лещенко. Аллы Баяновой, Вилли Токарева и так далее, и так далее, относится известный художник Тер-Оганян. У него огромное количество записей всего этого (и даже — еще и сербских и черногорских исполнителей аналогичной направленности, которых записи он понапривез из Югославии, где был с выставкой), и он их заводит то и дело, выпив водки.
— Как тебе может эта мерзость нравиться? — удивлялся я.
— А еще рок дешевкой ругаешь! — укорял я его.
— Напротив, — не соглашался он, — странно, как тебе такая музыка не нравится. Ведь ты же патриот, ты должен это любить: это ваша русская народная музыка, — отвечал Оганян. — Другого вы не сочинили.
— В XVII, конечно, веке, может и были какие-нибудь «гой-еси», но в последние сто лет — извини, только такое.
И мне нечего было ему возразить. Не на Прокофьева же с Шостаковичем, не на «Зоопарк» же с «Центром» мне было указывать!
Шуфутинский и прочая «мурка» — такова, действительно, наша русская народная музыка, которую русский народ единственную добровольно любит, причем даже подпольно, когда она была запрещена.
Такова горькая правда — 18 апреля 1997, 11: 24.
Эйнштейн, Альберт
Смешно сказать, но в последние лет так десять фамилия известного физика Эйнштейна активно склоняется в определенных кругах города Тюмени, являясь одной из самых злободневных, и при этом одной из самых ненавистных, фамилий мира.
Вот почему: ибо она есть самый наглядный пример всевластия мирового сионизма!
Ибо всевластие его таково, что силой своей власти он заставил весь остальной мир признавать Эйнштейна великим физиком, да так, что теперь никто и пикнуть против не смеет.
— А на самом деле, — пишет литературовед Кожинов в журнале «Молодая Гвардия», — не физика это, а говно. Ибо стоит поглядеть на эти формулы, все сразу становится ясно: е равно эм сэ квадрат.
Тут все и понимаешь: е — евреи, м — масоны, с — сионизм. Ну, а таинственный квадрат, — это уж, наверное, нечто настолько ужасное, чему и наименования нет в русском языке.
Так-то, соотечественники. Будьте бдительны!
Элиот, Томас Стерн
Замечательный поэт.
Лично я правда, сейчас не имею в голове каких-либо о нем и его творчестве никаких особо увлекательных соображений, но можно просто напечатать какие-нибудь любимые отрывки.
Например:
О тьма тьма тьма. Все они уходят во тьму
Меценаты, сановники, чиновники
И еще кто-то там, и еще футболисты
И гаснут Солнце, Луна, и Готский Альманах
И Биржевая Газета, и Справочник Директоров
И мы вместе с ними уходим на молчаливые похороны
Но — никого не хороним.
Ибо — некого хоронить.
— Тише, — сказал я душе, — жди без веры,
Ибо ты не созрела для веры,
Жди без надежды,
Ибо ты надеешься не на то, на что следует,
Жди без любви,
Ибо любишь ты тем более не то, что следует,
И тьма станет светом,
И ожидание обернется ритмом.
Не знаю, каково оно на вкус нынешних московских модных парней, но темных тюменских юношей начала 1980-х это приводило в сомнамбулический трепет, и, например, выдающийся тюменский культурист Е.Федотов в конце концов просто похитил тоненькую книжку Элиота из университетской библиотеки, чтобы с ней больше не расставаться, заплатив за это штраф в размере чуть ли не стипендии.
Эллисон, Харлан
Американский научный фантаст, один из вождей имевшейся в 1960-е «новой волны» в научной фантастике (Дик, Баллард, и проч.), которые, собственно, ее рассматривали как разновидность авангардистской литературы, и оказали крайне большое — хотя и опосредованное — влияние на очень многое чего во-первых, в поп-культуре, во-вторых же — собственно, и породив так называемый «постмодернизм».
В чем, конечно, сраные козелы типа сами знаете кого, хрен когда, конечно, признаются.
Энергетиков улица
(Тюмень и тюменщики)
Ебаное шоссе,
ебаный лязг и гром,
ебаное все совсем,
точно ебаный аэродром, —
— таковым является то, что видит перед собой Хаулин Вулф, стоя в городе Тюмени посреди улицы Энергетиков, пытаясь ее перейти. Это нелегко. Двенадцать полос движения мчат автомобили всех размеров и степени грохота, вызывая бессильную ярость. Но Хаулин Вулф, американский честный частный сыщик, все же переходит ее. Жерло станции метро приемлет его тело в свое лоно; подземный снаряд начинает мчать его под землей — впрочем, кое-где и над землей, на эстакадах, высящихся на опорах — с нечеловеческой скоростью. На станции «Третий микрорайон» он переходит на Зареченскую линию, которая приносит его на станцию Осипенко.
Зеркальный небоскреб черного стекла, принадлежащий газете «Тюменские ведомости», возносится там. Хрустальной прозрачности лифт с космическим звуком «хлюп» возносит его в мгновение ока на страшную высоту 144 этажа, где кабинет главного редактора.
— О, зэ когоу айм э видинг оф! — радостно восклицает прославленный суперредактор прославленной супергазеты. — Чтоу ту зэ новенькоуэшенс хэв ю сообщайтинг фор зе нашинг газетейшинг?
Тут его перебивает звонок.