Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)

— Что до наших частных дел, то наше шестилетнее пребывание в Москве дошло до состояния полного и окончательного краха и позора, в результате чего я уж около полугода пребываю в состоянии просто-таки непрерывного отчаяния. Список бедствий примерно таков:

Фирма вконец разорилась. Денег нет и негде взять. Долги имеют сумасшедший характер, расплатиться с ними невозможно абсолютно никак, и мы находимся на нелегальном положении, скрываясь от кредиторов — тем более, что все равно нас выгнали с квартиры, которую мы снимали, за хроническую неуплату. Снять новую — нет все тех же денег; пока что мы приютились у проживающей в Москве моей сестры, но вряд ли она станет долго нас здесь терпеть — она девушка с норовом. Писательская карьера? Ни единой моей строчки за шесть лет пребывания здесь не опубликовано — все было не до того, чтобы этим заняться — на старости лет, с плешью и без зубов, я все пребываю в положении «начинающего писателя». К тому же нет здесь у меня ни единого дружбана, и даже просто приятеля, и даже просто знакомца, за исключением ростовского еще друга Авдюши.

Короче, как уже сказано, полный крах и крушение всего, а главное — постоянные отчаяние и стыд: ебучие долги, в которые мы все влезали в эти годы, ладно бы мы должны были каким-нибудь там банкам — это бы и вовсе по хую, плюнул да убежал:

Я блядь поэт, творец искусства,

А вы — ничтожное говно —

но беда в том, что эти долги есть деньги, поназанятые у ни в чем неповинных частных лиц, сделанные путем втирания в доверие к оным и выманивания у них последних их денег в надежде вернуть через месяц — а потом опять через месяц — а затем еще через месяц — и т. д.

Иначе говоря, позор, и позор, и абсолютно непонятно, что делать и как из этой пучины и трясины выбираться. Очнувшись от одури, в которой я пребывал последние пять лет, вдруг я обнаружил, что нахожусь посреди чужого города, в котором не по карману жить, и притом без крыши над головой, без копейки денег, без единого дружбана, без выветрившейся за это время удали молодого, так сказать, таланта, которому море по колено, и любые двери перед которым распахиваются сами, а — с безумным количеством долгов, которые точно гири на ногах, с наседающими ежедневно кредиторами, с ужасом перед телефоном, звонок которого означает лишь еще какую-нибудь гадость, и еще с плешью, с брюхом, с отсутствием передних зубов, с вступившей в окончательно законченную форму непрезентабельностью внешнего вида, с алкоголизмом в организме, с больной бабой на руках, и со все тем же, что самое главное, отсутствием удали и беззаботности в голове, и в двусмысленном положении довольно-таки подозрительного по части графомании типа.

Таково состояние наших с Гузелью дел на сегодня, 6 февраля 1997, четверг, 9:47 утра.

Гузель, кстати, лежит в настоящий момент в Боткинской больнице с астмой: вся хуерга безумной жизни последних дней доконала ее окончательно, приступы астмы стали происходить ежедневно по многу часов, пока наконец не закончились скорой с носилками.

И вот пребывая в этом состоянии, я собрал свои сочинения, снабдил их нижеследующим предисловием, и, когда Гузель вышла-таки из больницы, отправил ее их разносить по журналам. Предисловие было таково:

«Уважаемая редакция!

Это стихи сочиненные мной, автором этих строк, фамилия и имя которого является Мирослав Немиров.

Я их сочинял — стихи — в течение длительного времени, а теперь пришел к выводу, что пора бы их попробовать и опубликовать. С целью чего я их вам и посылаю.

Если вас смущает изобилие в стихах: «блядь-на хуй», в принципе, их можно заменить, например, на «ах-трахтах»: содержательного смысла они не имеют, а служат только для демонстрации универсального способа написания стихов, изобретенного мной, который как раз и состоит в использовании этих «блядь на хуй» в ритмоообразующей функции. Под лозунгом: не нужно искать сложных путей, нужно искать пути самые прямые и простые.

Кроме того следует сообщить, что в последнее время я стихов почти не пишу, ибо пишу в больших количествах всякую прозу несколько специфического жанра — «Общую Энциклопедию Всего». Если вам это интересно, я могу и её вам предоставить.

На этом все, 27 февраля 1997, Москва.»

Я, конечно, понимал, что даже коль кто-нибудь из них и пожелает мои стихотворения публиковать, то, по нынешним временам, средством пропитания это дело служить не сможет, но я понимал и, что, если выбиться в «известные писатели» — для чего и нужно публиковаться во всех этих толстых журналах — пропасть в голоде-холоде уже не дадут: то какой-нибудь Сорос грант подкинет, то там в какой-нибудь журнал «Итоги» позовут им заметки сочинять, то — и т. д.

Единственной редакцией, которую Гузель за истекшие с тех пор полгода посетила, и была редакция журнала «Знамя»: то она болела, дважды за весну пролежав в больнице по три недели; то ей было некогда, то не было денег совершенно даже на метро. А про как оно было с упомянутым журналом «Знамя», сейчас изложу. Послал я короче, Гузель, она туда пошла,

Ну, она туда приходит.

Адрес, если кому интересно — Никольская улица, д.?