Также среди представителей царской армии широко практиковалось распространение слухов о еврейских гражданах. Когда австро-венгерская артиллерия обстреляла оккупированный Тарнов, расположенный неподалеку от линии фронта, местный российский интендант опубликовал воззвание к жителям, в котором отметил, что вину за бомбардировку несет еврей. Автор утверждал, будто названный еврей оказал содействие австрийским войскам, сообщив им сведения о потенциальных целях обстрела. Тем самым он якобы хотел разрушить христианский город{60}
. Этот пример, наряду со многими другими случаями, свидетельствует о том, что представители российских войск подозревали евреев в Галиции в проавстрийских настроениях{61}.Для того чтобы расположить к себе простой народ, оккупационные власти шли и на экономические уступки при разделе на мелкие участки земель бежавших помещиков и евреев{62}
. Частично имущество евреев, депортированных в Российскую империю, раздали полякам{63}. Многое свидетельствует о том, что оккупационные власти постарались обратить себе на пользу глубокие, вековые противоречия между крестьянами и помещиками. К примеру, они анонсировали по окончании войны земельную реформу, отражающую интересы крестьян. В краткосрочном плане оккупационная власть на местах нередко закрывала глаза на разграбление крестьянами помещичьих имений. Бремя расходов (например, финансовых взысканий) также чаще возлагалось на помещиков, чем на крестьян{64}.В то время как всякая политическая деятельность в провинции была парализована, заниматься благотворительностью по-прежнему дозволялось. Российские ведомства и поляки из России в феврале 1915 года оказали содействие основанному во Львове Комитету гражданского спасения
Стратегии поведения поляков в отношении российских солдат и чиновников сильно разнились — от открытого сотрудничества к пассивной симпатии и хмурому равнодушию и вплоть до пассивного неприятия. Большая часть польского населения была настроена проавстрийски. Реализация оккупантами их планов серьезно ухудшила бы имущественное положение поляков и ослабила бы польское влияние в Галиции. Мысли людей занимала не теоретическая независимость и возрождение Польши, а надежда на окончательную победу Дунайской монархии и на возвращение «старых добрых времен». Вдобавок большинство польского населения Галиции не вполне доверяло воззванию к народам империи Габсбургов, в котором великий князь Николай заверял, что российские войска обеспечат свободу, законность, справедливость, достаток, уважение к языкам и религии{68}
. Позднейшие декларации об объединении всех населенных поляками земель под царским скипетром также не вызвали особого энтузиазма. Реализация этих планов означала бы откат назад сравнительно с положением поляков в Галиции в довоенное время{69}.Как сообщал бургомистр Тарнова Тадеуш Тертиль в мае 1915 года, уже после освобождения города австрийцами российские офицеры во время оккупации, продлившейся полгода, старались «своей щедростью и неумеренными посулами расположить к себе беднейшие социальные слои. Несмотря на это, в целом население относилось к ним недружелюбно, считая их врагами и агрессорами, и с нетерпением ожидало освобождения. Отдельные граждане, сочувствовавшие русским и работавшие на них, подвергались осуждению»{70}
. Когда российский царь Николай II прибыл с визитом во Львов, поляки, жившие в городе, старались не выходить из дома. Тем самым они хотели воспрепятствовать тому, чтобы российская пропаганда впоследствии предъявила публике лояльных польских подданных, высыпавших на улицы, чтобы поприветствовать своего нового правителя{71}.