Большая война России: Социальный порядок, публичная коммуникация и насилие на рубеже царской и советской эпох

Раньше не было у нас сестер,
Но лечили все равно,
Попроси солдат напиться,
Кричат «Дело не мое»…
Капитан идет с сестрою,
Да и поп себе нашел.
Генерал идет под руку,
Кричит шоферу: «Пошел»…^{302}

Показательно и другое незамысловатое стихотворение поэта-солдата:

А сестрички, как лисички,
С крестом красным на груди,
Высоко подняли юбки
И бежали впереди^{303}

.

По-видимому, первоначально кое-где военные власти даже пытались не допускать присутствия женщин среди медицинского персонала в районах боевых действий (выше уже писалось о соответствующем приказе Верховного главнокомандующего). В сентябре 1914 года некий фронтовик писал о высоком боевом духе солдат своего соединения и о факторах, на него влиявших: «Большую роль сыграло теперь также отсутствие водки и женщин. В действующую армию не допускаются даже сестры милосердия. И это очень хорошо»^{304}. Но эта инициатива местного командования все же была исключением.

В то же время сестры милосердия олицетворяли и моральное разложение тыла, о котором стали все чаще говорить современники после годовщины войны. Житель Витебска писал в декабре 1915 года:

Все с ума посходили в вихре удовольствий, франтовства, безумных трат, благодаря неожиданной волне шалых денег. Забыто увлечение лазаретами, койками и пр. «Сестры», являвшие подвиги в прошлом году, занялись теперь флиртом и т.п. и по свидетельству москвичей очень у них похоже на «пир во время чумы»^{305}.

Показательно, что автор письма фиксирует и некоторую динамику общественного сознания: аморальное настроение конца 1915 года противопоставляется патриотическому подъему 1914-го. И в том, и в другом случае именно сестра милосердия является воплощением меняющихся общественных настроений.

Со временем сестра милосердия для солдат-фронтовиков стала символом разврата, «тылового свинства». Наряду с «мародерами тыла» и штабными офицерами, отсиживающимися вдали от передовой, сестра милосердия становится олицетворением легкомысленного тыла, забывающего о нуждах окопников. Появились такие термины, как «сестры утешения», «кузины милосердия», а штабные автомобили стали именоваться в солдатских разговорах «сестровозами». В некоторых госпиталях и санитарных поездах действительно господствовали весьма вольные нравы, на глазах у солдат порой разыгрывались оргии с участием офицеров и медицинских сестер (сказался и запрет на распространение спиртных напитков — госпиталь был единственным местом, где относительно легально можно было достать спирт, известное распространение получили там и наркотики). Фронтовик писал домой, в Казанскую губернию: «Вот посмотрели бы сейчас, что тут делается; у офицеров пир горой, два оркестра играют на смену, офицеры все пьяные, а с ними и сестры, но не милосердия, а без милосердия». В солдатских слухах эти госпитальные и штабные оргии, действительные и воображаемые, становились более частыми, ужасными и живописными.

В то же время некоторые профессиональные проститутки, подражая патриотической и элегантной моде дам высшего света, использовали столь популярную и привлекательную форму сестер Красного Креста. Показательна заметка «Присвоение формы», опубликованная в газете «Голос Калуги» уже после революции, 27 июля 1917 года: