Большая война России

В статьях этого раздела можно также увидеть, что классификацию общества нельзя было считать всего лишь однонаправленной операцией «подсчета, сортировки и уничтожения» (Holquist)^{20}. Социальная классификация также могла способствовать формированию группового самосознания. Подчас политические игроки того времени пользовались классификационными категориями для того, чтобы публично отстаивать собственные интересы или требовать расширения своих политических прав. И хотя их успехи оставались скромными или же обесценились после прихода к власти большевиков, здесь прослеживалась четкая стратегия. Личный опыт военных лет был осмыслен как коллективный в соответствии с категориями социального порядка и использовался в качестве политического аргумента.

Публичная коммуникация и память о войне

События Первой мировой войны разворачивались не только в окопах и на полях сражений. Во всех государствах, участвовавших в войне, публичная сфера стала значимой ареной военных действий.

Презентация войны в средствах массовой информации была ключевым инструментом для утверждения легитимности военных мер. Внедряя в сознание образ врага и разъясняя цели войны, общество старались привлечь на сторону правительства и мобилизовать для участия в войне. Изображения солдат, медсестер и монархов подкрепляли представления о национальном единстве, защищать которое надлежало всем группам населения. При этом повсеместное присутствие военной темы в печати и кино, на открытках и в иллюстрированных журналах, в литературе и даже в моде было вызвано активной деятельностью совершенно различных социальных групп и организаций. Помимо государственных пропагандистских ведомств и спецслужб, свой вклад в дело патриотической мобилизации внесли и частные издательства, благотворительные организации, товарищества, предприниматели, интеллектуалы и деятели искусства^{21}. В послевоенный период война послужила точкой отсчета для индивидуального и коллективного самопознания. Памятники, романы, песни и музеи сохраняли ее облик в памяти современников и последующих поколений^{22}.

Не была исключением и Россия. Юлия Жердева рассматривает в своей статье визуальное отображение военной разрухи в годы, когда новости, пропаганда и юридические доказательства легко смешивались друг с другом. Она показывает, что в сводках о происшествиях на фронте, составленных журналистами и сотрудниками различных госучреждений, сквозило намерение морально очернить неприятеля в глазах российского населения. Фотоснимки и иные наглядные иллюстрации играли значимую роль в создании картины войны в средствах массовой информации. Впрочем, в отличие от последующих десятилетий, жертв Первой мировой войны в России изображали весьма осторожно. Вместо них господствовали другие визуальные мотивы — памятники архитектуры и культуры, разрушенные во время наступления немцев. Поэтому на визуальном уровне война представлялась скорее культурной, чем гуманитарной катастрофой.

Борис Колоницкий наглядно показывает в своей работе, насколько активно царская семья прибегала в военные годы к использованию новых форм массовой коммуникации. В начале войны царица Александра Федоровна и ее дочери добровольно прошли курсы медсестер и ухаживали за ранеными в военных госпиталях. И хотя они считали это своим личным вкладом в ведение войны, ничто не помешало официозной пропаганде воспользоваться этой совершенно нехарактерной для членов правящей семьи деятельностью в своих целях: на плакатах, почтовых карточках и в иллюстрированных журналах царица и ее дочери позировали в форме сестер милосердия. Тем самым населению стремились внушить, что царская семья не только исполняет свой монарший долг, заботясь о благе подданных, но и разделяет тяготы войны бок о бок с народом. Однако эта пропагандистская кампания произвела двойственный эффект. В ходе войны образ самоотверженной, заботливой сестры милосердия перестал восприниматься однозначно. В публичном дискурсе медсестра все чаще наделялась чертами порочности и греховности. Поэтому современникам подчас казалось, что новая роль царицы и ее дочерей лишает монархию священного ореола, и они усматривали в этом симптомы всеобщей моральной и социальной деградации.