Большая волна

Посуда для чая была самой простой работы, лишенная каких-либо украшений, ибо она не должна была отвлекать от того, для чего была предназначена. Чашки для готового напитка были маленькими, потому что только в малых количествах проявляется вкус: большое подавляет свою сущность, а малое – выявляет ее.

После первого же глотка чая на душе теплело, после второго разливалось блаженство, а после третьего – дух просветлялся и витал в эмпиреях, дабы вернуться оттуда просвещенным и укрепленным. В полном молчании выпив по две чашки, Сэн и Сотоба чувствовали, что можно заводить разговор.

* * *

– Идет зима, – задумчиво произнес Сотоба, отрешенно глядя на темные небеса.

– Еще не скоро, – меланхолически возразил Сэн.

– Я уже чувствую ее дыхание по утрам.

– По утрам чувствуется холодное дыхание зимы, – согласился Сэн.

– Все больше листьев опадает в парке. А сегодня почернели кончики лепестков у белых хризантем, – сказал Сотоба, и его глаза увлажнились.

– Сколько трогательного в увядании, – вздохнул Сэн.

– Оно прекрасно, как прекрасна затаенная печаль, сопровождающая нас в жизни.

В разговоре наступила долгая пауза.

– Золотая и багряная листва, отраженная в синеве озера, – что может быть красивее? – нарушил молчание Сэн.

– И за это мы любим осень, – сказал Сотоба и, оживившись, прочитал на память:

Осень. Свежесть прозрачного воздуха,
Пустота оголенных равнин
И пронзительный крик журавлей…

Монотонный стук дождя

Сменится зыбкой тишиной,
И застылая земля покроется мягким снегом.

– Так, так, – кивнул Сэн и прибавил:

– «Но останется замерзающий чахлый тростник на морском берегу»… Разрушение и одиночество скроет время. Все станет невидимым в бесконечной дали пустоты.

– Да, это так, – сказал Сотоба.

В разговоре наступила долгая пауза.

– Когда мы молоды, множество нитей привязывают нас к жизни, – сказал Сэн. – Потом они рвутся одна за другой, пока не порвется последняя.

– У меня как раз осталась последняя, – отрешенно проговорил Сотоба.

– Страх перед смертью?

– Страх перед смертью? Но я давно понял, что смерть – не хуже жизни.

– Это так, – согласился Сэн.

– Страха у меня нет. Моя последняя нить – мой сад, и небо над моим садом, – сказал Сотоба.

В разговоре наступила долгая пауза.

– А у меня есть страх – страх за детей, которых я должен вырастить, – виновато сообщил Сэн.

– У каждого своя судьба.

– Я не рассказывал вам, уважаемый Сотоба, как попали ко мне Такэно и Йока? – с некоторой робостью спросил Сэн, которому очень хотелось рассказать об этом.

– Я с удовольствием выслушаю вас, уважаемый Сэн, – поклонился ему Сотоба.

– Благодарю вас, уважаемый Сотоба, – ответил ему поклоном Сэн.

– Итак, в то время я жил в небольшой рыбацкой деревне на берегу океана. Долго мне пришлось бы говорить о том, как я попал туда…

– Прошу вас не смущаться и поведать об этом. Время, потраченное на рассказ о судьбе человека, не пропадает даром.

– Вы великодушны, уважаемый Сотоба, – Сэн поклонился ему до земли. – С вашего милостивого позволения, я продолжаю… Как я попал в эту деревушку? Меня принес в нее поток жизни. С юношеских лет я мечтал стать поэтом, подобным Кокамонъину-но Бэтто или Инбумонъину-но Тайфу, или Минамото-но Цунэнобу, или, на крайний случай, Киехари-но Мотосукэ. Мои родители были в ужасе от этого. Они боялись, что я повредился умом, ибо целыми днями напролет я твердил стихи этих величайших пиитов, или пытался сочинять собственные. Мой отец, придворный каллиграф господина Осикоти, хотел, чтобы я также занялся каллиграфией, дающей большие доходы и солидное положение в обществе. Но обыденное существование служащего внушало мне такое неодолимое отвращение, что, в конце концов, не в силах переубедить отца, я ушел из дома. Вместе с монахами-скитальцами я обошел почти всю страну, бывал в священных храмах, хранящих мудрость древних, видел дивные красоты природы. О да, я видел две великие реки, впадающие в одно озеро, а на нем видел я лодки под парусом, плывущие к берегу, гусиные стаи, опустившиеся на песчаную отмель, вечерний дождь, заходящее солнце, осеннюю луну, снег на горных вершинах; слышал, как звонил колокол в храме, и бушевала буря в горах.

– Десять пейзажей озера: весенний расцвет; облака над двойной вершиной горы; цветы; рыбы; ивы над волнами; соловьи на ветках ив; вечерний свет над горной вершиной; луна на озерной глади; луна в трех протоках; снег на обвалившемся мосту, – произнес Сотоба, глядя куда-то вдаль.

– Вы тоже бывали в тех местах?

– Я помню все, как сейчас…

В разговоре наступила пауза.