Утро в Большой Засаде было ясным и солнечным, окутанным покровом мира. Звуки были все те же, ветерок морщил поверхность воды, женщины, напевая, стирали белье, свиньи выискивали гнилые плоды под деревом жака. Фадул стоял в дверях магазина, Дурвалину вытаскивал воду из колодца, слышались удары молота из кузницы Каштора Абдуима. Приближались Бернарда и Корока, чтобы пожелать Зилде доброго пути и поцеловать Наду.
На кладбище стало одной могилой больше. Это была неглубокая яма, как и прочие. Здесь похоронили Алтамиранду, который растил коз и свиней. Неподалеку от Сау — ему бы это понравилось.
В тот же день, после наступления сумерек, голые из-за жары, капитан Натариу да Фонсека и Бернарда, его крестница, его зазноба, лежали, наслаждаясь, в постели, когда услышали, как кто-то открывает дверную защелку на входе в деревянный домик. Должно быть, это Корока возвращается с того берега реки, куда ходила навестить сию Ванже. Решив, что так и есть, капитан продолжил нежиться, но Бернарда усомнилась и испуганно выскользнула из-под него. С тех пор как пришли те типы и перебили свиней, ей было как-то неспокойно, ее мучили предчувствия, и на сердце было тяжело.
Из тени выделился силуэт. Человек направлялся к ним и кричал:
— Настал день твоей смерти, Натариу да Фонсека, хренов ты капитан!
Он целился в капитана, но выстрел приняла на себя Бернарда, внезапно вскочив и загородив собою крестного. Пуля попала ей в левую грудь, и она упала на Натариу.
В то же мгновение пуля, летевшая со стороны двери, повалила убийцу. Негр Эшпиридау появился в сумерках, но в комнату не вошел, оставшись стоять в передней. Бернарда умирала на руках крестного, как и предсказала цыганка в тот далекий день, гадая ей по руке.
— Любовь моя… — прошептала она, в то время как из груди и изо рта у нее хлестала кровь. В первый раз в жизни она говорила ему «любовь моя». Он был единственной любовью ее жизни… Она повторила еще раз, пока голос не затих: — Любовь моя…
Кровь Бернарды заливала грудь Натариу, стекала по животу и бедрам. Он поднял ее на руках, положил на кровать и накрыл простыней. Лицо окаменело, челюсти сжались, глаза стали мутными, губы превратились в лезвие ножа. На минуту он замер перед телом крестницы. Было жалко и страшно.
— Далвину. Помнишь такого? — сказал негр Эшпиридау, пиная труп ногой.
Натариу очень хорошо помнил этого белобрысого, одного из многих, кто поклялся убить его в те давние неспокойные времена. Они столкнулись, когда тот был наемником полковника Далтона Мелу из Феррадаса, а Натариу охранял полковника Боавентуру. Кроме того, в борделе в Итабуне между ними произошла ссора из-за женщины, но продолжения не последовало Далвину был пьян и едва держался на ногах. Язык отяжелел от кашасы, и он ограничился пустыми угрозами и клятвами мести. Одна из проституток увела его с собой в постель.
Белобрысый, с волосами, подстриженными щеточкой, на подбородке красный шрам — сувенир от перестрелки. Далвину метко стрелял, и ему приписывали множество убийств, совершенных в засадах для разных заказчиков. Когда полковник Далтон откинул копыта, пав жертвой лихорадки, той самой, что не щадила даже обезьян, Далвину стал вольным стрелком, отдавая внаем свое оружие и свою меткость тому, кто предлагал работу и деньги. Потом он исчез, и все посчитали, что сгинул в сертане Жекие, откуда пришел и куда вернулся. И вот бандит внезапно воскрес, чтобы появиться в Большой Засаде полным решимости убрать Натариу. Трудно поверить, что причиной тому были старые угрозы, эдакая запоздалая месть. Его наняли, чтобы он выполнил работу, нанял кто-то, кто хорошо знал селение и привычки капитана, его дела и любовные истории.
— Такараш полон жагунсо, каждый день из Итабуны приходит новый отряд, — продолжил Эшпиридау. — Если хочешь знать зачем, то я тебе скажу — чтобы напасть на Большую Засаду.
Ему показался странным такой приток уголовников на станции в Такараше, и Эшпиридау постарался узнать причину этого странного совпадения. Давненько не собиралось вместе столько головорезов без видимой причины — среди полковников воцарился мир, землю поделили между собой сильнейшие, в политике все шло спокойно, до выборов было еще далеко. Делать негру было особенно нечего, разве что восхищаться познаниями дочери — учительницы Антонии. Глядя, как она, стоя у черной доски, учит счету детишек, он чувствовал, как сердце его наполняется гордостью, а рот расплывается в улыбке, обнажая беззубые десны. Тогда Эшпиридау порыскал в поисках информации. Почему в Такараше собралось так много наемников, за многими из которых тянется заслуженная пугающая слава? Все вооружены до зубов, и денег в карманах предостаточно — кашаса в борделях лилась рекой.