Больше, чем что-либо на свете

– Нет, я не встану из этого кресла, пока мы не окажемся на земле, – пробормотала та, бледная от страха.

– Трусиха, – хмыкнула матушка.

Они летели над городом. Дом плыл со скоростью повозки с носильщиками, и его движение отличалось ровным, нешатким ходом: можно было спокойно ступать по полу, не опасаясь крена. Госпожа Леглит, подложив подушечку, сидела на ступеньках и задумчиво глядела вдаль. Казалось, будто она просто любуется видами, но на самом деле неулыбчивая женщина-зодчий в строгом коричнево-сером наряде сосредоточенно управляла полётом дома. Стояли тёплые осенние деньки, и входная дверь оставалась открытой. Рамут захотелось ощутить полёт вплотную, чтобы ветер трепал волосы и гладил лицо, и она остановилась в дверном проёме.

– Я не помешаю, если присяду рядом? – спросила она у госпожи Леглит.

– Ничуть, – коротко проронила та.

– Осторожно, не упади! – встрепенулась Темань в своём кресле.

Рамут только засмеялась. Выросшая среди гор, высоты она не боялась, а потому наслаждалась щекочущим, будоражащим чувством полёта, сидя на ступеньках рядом с Леглит и подставляя лицо мягким струям встречного воздуха. Матушка остановилась у них за спинами.

– Я много чего в жизни повидала, но прямо в доме ещё не доводилось путешествовать, – проговорила она.

Они летели уже за пределами города: внизу серела лента дороги. Госпожа Леглит время от времени сверялась с картой, а предложенный ей полдник съела, не отрываясь от управления. Она придерживалась проложенных дорог, не поддаваясь соблазну срезать путь, дабы не сбиться с курса.

Дом опускался на землю, только когда госпоже Леглит требовалось посетить уборную или поспать. Для сна ей хватало трёх часов.

Темань в первый день и правда не вставала с кресла очень долго – сидела, вцепившись в подлокотники. Она смогла только выпить пару чашек отвара тэи и съесть несколько печений. Матушка подтрунивала над ней:

– Ничего, по нужде захочешь – встанешь.

Темань лишь возмущённо таращила глаза от её грубоватых шуток, но Северга оказалась права: когда Темани потребовалось в уборную, встать всё-таки пришлось. Сперва она очень осторожно приподнялась и долго стояла в таком скрюченном положении, боясь оторвать руки от подлокотников, и вид у неё при этом был несчастный и испуганный.

– Смотри, не сделай со страху все дела прямо тут, – ухмыльнулась матушка.

– Ах, прекрати свои неприличные шуточки! – поморщилась Темань, пробуя разжать руки и отпустить кресло.

Движение дома было почти незаметным, если не смотреть в окно. Пол не накренялся под ногами, и Темань, медленно выпрямившись во весь рост, сделала первый неуверенный шажок. Её взгляд упал в окно, за которым плыл лесок, и тут же Темань зашаталась.

– Ах, у меня кружится голова!

Северга откровенно потешалась над ней, покатываясь со смеху, а Рамут, сострадая её мучениям, подошла и поддержала Темань под руку.

– Не бойся, – сказала она. – Представь, что мы просто едем в огромной повозке.

– Повозку несут носильщики, – прошептала Темань, жмурясь и вцепившись в руку Рамут судорожной хваткой. – А дом летит... сам по себе! Мой разум не может этого постичь.

Она стояла в уморительной позе – на полусогнутых ногах, с далеко отставленным задом, плотно зажмурив глаза. Матушка беззлобно похохатывала, наблюдая за полётом у окна.

– Не смешно, Северга! – плаксиво простонала Темань.

– Хватит уже трястись, дурочка, – хмыкнула матушка.

Сжалившись, она просто подхватила супругу на руки и отнесла туда, куда той было надобно.

Они пообедали и поужинали в обычном порядке. На ночь госпожа Леглит опустила дом на землю – среди луга, у обочины дороги. Рабочие разместились на ночлег в гостевых спальнях, а Темань наконец вздохнула свободно, ощутив себя на твёрдой почве.

В постели Рамут думала о предстоящей свадьбе, о будущей жизни в Ингильтвене, о Вуке. Его глаза напоминали об ослепительно-голубом небе того, другого мира, откуда он был родом, и у Рамут сладко щемило в груди от удивительной чистоты этого небосвода. Это чувство чем-то напоминало полёт – такое же щекотное и будоражащее. Иногда её мысли, беспорядочно блуждая, переключались на госпожу Леглит; сквозь замкнутость, сухость и строгость в её облике всё же проступало что-то приятное. Женщина-зодчий нравилась Рамут своей увлечённостью и преданностью работе, своё дело она явно знала превосходно и отдавала ему всю себя.