Больше, чем что-либо на свете

– Все эти слова про расплату... Расписка, выкуп... Всё кажется бредом, – пробормотала Темань как бы в полусне. – Когда ты делала это со мной, я видела и чувствовала прежнюю тебя... Ту, которая была вначале. К чему ты сказала всё это жестокое, злое?.. Я не верю в это. Оно исчезает, когда ты так сладко целуешь меня. А когда ты внутри меня, я верю... Нет, я знаю, что ты любишь меня... Любишь!

– Родная моя, не путай телесное с душевным. – Быстро и сухо чмокнув её, Северга поднялась: пожалуй, поспать перед службой всё-таки стоило. – Я просто доставляю тебе и себе удовольствие, а всё остальное – твоё богатое воображение.

Нужно было искоренять эти девичьи бредни о любви, и на следующую ночь Северга потрясла и напугала Темань жестокостью. Девушка тряслась мелкой дрожью, вся искусанная, а на шёлковых простынях алели кровавые пятна. Входила Северга на сей раз уже не хмарью, а пальцами – безжалостно и грубо, и Темани пришлось туго.

– Всё ещё веришь в мою любовь? – рычала она девушке в ухо.

С полными слёз глазами Темань рявкнула и сама впилась зубами Северге в плечо. Навья заревела раненым зверем, но не ударила девушку, хотя желание шмякнуть её о стенку на миг защекотало ей нутро.

– Прости... прости меня, – тут же залепетала красавица.

– Не проси прощения за то, что считаешь правильным! – рыкнула Северга и впилась ей в шею кровавым засосом. Нет, зубами оцарапала лишь немного, но пятен багровых наставила – будь здоров.

Чтобы в шесть быть на службе, вставать приходилось в полпятого. Голова звенела тяжестью: не выспалась. Северга промыла глаза ледяной водой, забралась в купель, но долго нежиться не стала. Мерзкое чувство вины заползало в пищевод, горело там изжогой. Собрав на поднос завтрак, она добавила к нему изысканное пирожное в крошечной коробочке с шёлковой ленточкой, завязанной в виде сердечка: нежным, чувствительным девицам такие знаки внимания должны были нравиться. Навья проскользнула в спальню и тихонько оставила поднос на столике рядом с кроватью. Темань мило, беззаботно и сладко спала уже на чистом белье, и тени от её пушистых ресниц на щеках защекотали сердце Северги – мягкие, детски-невинные. Шарахнувшись от этого чувства, навья отправилась одеваться. Дом уже всё заботливо приготовил – и свежую, пахнущую чистотой рубашку, и мундир, и начищенные до блеска сапоги. Завязывая перед зеркалом шейный платок, Северга заметила краем глаза тень. К ней шла Темань в ночной сорочке, зябко кутаясь в шерстяной плед. На отопление навья, грешным делом, частенько скупилась, а уж зима была на пороге: лужи на улице подморозило.

– Рань такая... Чего вскочила? Иди, вздремни ещё. – Северга избегала встречаться с девушкой взглядом, но слова прозвучали буднично, просто. Как-то... по-родственному, что ли.

– Доброе утро, – проворковала Темань со смущённой улыбкой, протирая очаровательно заспанные глаза. – Благодарю за завтрак, это так мило с твоей стороны.

– Не стоит благодарности, – проронила Северга, проверяя, все ли пуговицы застёгнуты и ровно ли висит сабля. Это на поле боя можно было не обращать внимания, даже если штаны порвались на заднице: в пылу драки – не до опрятности, выйти б живой. А в мирное время изволь быть начищенной и подтянутой. Из рядовых Северга уже давно выбилась в сотенные офицеры и сама драла подчинённых в хвост и в гриву за неряшливость.

– Знаешь, я подумала... Ты можешь быть разной. – Темань робко льнула к плечу Северги, заглядывая вместе с нею в зеркало. – Такой бесконечно, обволакивающе нежной... Колдовски-нежной, сладко-нежной. И... такой, как вчера. Ты боишься, что тебя полюбят, и сама боишься любить. Поэтому ты хочешь казаться страшной, бессердечной, злой. Но ты не такая.

– Не рисуй себе красивых образов, милая. Чтоб потом не было больно, когда они разобьются.

Северга сдвинула брови, сухо отстранилась, надела плащ, надвинула шляпу, натянула перчатки. Наверное, за вчерашнее всё же стоило извиниться и на словах, а не только пирожным, но рот сам сомкнулся – упрямый, жёсткий и холодный, слова ласкового не вытянешь. Глаза из-под шляпы – как два кинжала, да ещё шрам этот – жуткая образина. Нерадивых подчинённых припугнуть – самое то, а вот девушку целовать – уже сомнительно... Впрочем, целовались ведь, и Темани, кажется, нравилось. Но с этим тоже не следовало усердствовать: от поцелуев у самой Северги что-то таяло внутри, растекаясь сладенькой жижей, а быть ей надлежало несгибаемым ледяным клинком.

– Всё, детка, я спешу. До вечера. Не скучай тут. – Прощание вышло сухим и прохладным, и в глазах девушки замерцала грусть, но навья запрятала нежность в дальний карман.

Приказав дому топить в два раза жарче, Северга вышла в утренний морозный сумрак. Лёд луж хрустел под каблуками.