Больше, чем что-либо на свете

– Я не боюсь твоих угроз! Можешь делать со своей единственной всё, что хочешь, это меня не касается! Но только после этого не приходи ко мне в постель...

От удара она отлетела и покатилась по ковру. Сознания она не лишилась, но разбитая губа вспухла и заблестела раной, а на костяшке кулака Северги осталась кровавая отметка. Навья стояла, медленно дыша и утихомиривая в себе зверя, вздыбившего шерсть и готового рвать на части всех, кто попадётся на пути. «Успокойся, – говорила она ему. – Это всего лишь ревность – тупая, самочья. Способ уязвить нас она выбрала грязный, но убивать мы её за это не будем. Это не стоит того». Пережить, простить, отпустить? Пока такая возможность скрывалась за кровавой пеленой. Так больно Севергу ещё не кусали – в самое святое.

– Это очень глупо с твоей стороны – ревновать меня к моему ребёнку, – проговорила она, удивляясь тому, как внятно и спокойно звучал её голос. И приказала: – Дом, подай ей лёд.

Ведёрко встало на ковёр рядом с трясущейся от рыданий Теманью.

– Приложи к губе, – бросила Северга. – А я пойду, подышу воздухом. Тут мне невыносимо находиться.

Небрежно набросив плащ, она вырвалась под снегопад. Зайдя в первое попавшееся питейное заведение, Северга швырнула на прилавок туго набитый кошелёк и сказала:

– Всем выпивка за мой счёт.

Управляющий почтительно поклонился, обрадованный такой выручке, а посетители приветствовали щедрую благодетельницу восторженным воем и стуком кружек о столы. В этом рокочущем гуле навье слышались знакомые звуки – запугивающие противника дружные удары клинков о щиты, и ей на миг почудилось, что она на поле боя. С рыком она опрокинула в себя полный кубок хлебной воды – дешёвой и вонючей, но ей сейчас было всё равно, что пить. Она хотела только забыться.

Она окунулась в хмельной угар. Сначала вокруг были одни друзья и обожатели, но, основательно набравшись, навья с кем-то поссорилась. В мутной пьяной дымке уже не имел значения повод: кулаки чесались, клыки жаждали крови. От её тумаков выпивохи разлетались во все стороны, а не участвовавшие в драке зрители подвывали в упоении от зрелища. Давно они не видели такого великолепного и неистового бойца.

Севергу обступила кучка поклонников её боевого искусства, и вместе с ними навья всю ночь путешествовала по злачным местам города. По дороге приятели как-то незаметно рассасывались, терялись и отваливались, и пришла Северга в себя в сугробе оттого, что её тормошили стражи порядка. До рассвета она отдохнула в тепле – за решёткой в каталажке, пока выясняли её личность; когда разобрались, кто она такая, блюстители общественного покоя перед ней извинились и даже не стали выписывать денежное взыскание. Тяжкий хмель сползал медленно, оставляя после себя дурноту, сушь в горле и дрожь в теле, разукрашенное лицо горело, а рубашка доблестно алела следами битвы. Северга съела немного снега и поплелась домой, не особенно задумываясь о том, в каком виде предстанет перед Теманью. О ней она вообще не думала. В её гудящей голове измученно ползла мысль, как всё это глупо, пошло и затёрто до дыр. Напиться, подраться... Как самый распоследний тунеядец и гуляка, которых она презирала с детства. Уже на подходе к дому её взъерошенное, похмельное, опрокинутое в грязь достоинство отряхнулось и выпрямило стан, и к навье вернулась её воинская стать и выправка, сейчас несколько несуразно сочетавшаяся с её потрёпанным видом.

Дом впустил её с приятным перезвоном и приветствием, и Северга была ему безмерно благодарна за неизменную сдержанность. Уж он-то её никогда ни в чём не упрекал, не заливался слезами, не заламывал рук – просто предложил купель с душистым мылом, чашку горячего отвара с молоком и сырные лепёшки на завтрак.

– Я провела безумную ночь, – всхлипывала Темань. – Глаз не сомкнула... Металась – где ты, что с тобой...

– Со мной всё в порядке, – сухо сказала Северга. – Дражайшая моя, прошу тебя: дай мне позавтракать в тишине. После этого, с твоего позволения, я прилягу отдохнуть. Будь так любезна меня не дёргать некоторое время.

Подавленная, несчастная, заплаканная Темань убежала в свои покои, хлопнув дверью, и навья выругалась шёпотом: резкий звук отдался в её и без того гулком черепе.

Встала Северга далеко за полдень – с головной болью и мерзостным, как скользкий ком слизи, чувством в груди. Темань к столу не вышла, и обедала навья в одиночестве. Делать здесь было больше нечего.

– Дом, закажи мне к шести вечера повозку. Я отбываю, – сказала она, вставая из-за стола и перебираясь в кресло к камину. – Поездка дальнего следования.

«Будет сделано, госпожа Северга».

Умные дома были устроены таким образом, что могли связываться друг с другом по деловым вопросам. Заказ Северги дом передал Извозному Двору, а вскоре оттуда пришёл ответ: повозка будет стоять у ворот ровно в шесть.