Больше чем любовь

– Единственное, что она мне дала, – завершил Ричард свое горькое повествование, – это мой ребенок. Но она пытается отравить мне и эту единственную радость. Я очень люблю Роберту, и хотя самой Марион моя любовь не нужна, она сильно ревнует меня. Она жаждет моего внимания, всяких пустяков, сказанных или сделанных мною, которые питают ее тщеславие. Она всегда ревновала и ревнует меня к Роберте и старается организовать ее жизнь по своему усмотрению, надеясь со временем превратить ребенка в то, что собою представляет она сама, – в пустоголовую, избалованную светскую даму. Но моя всегдашняя и самая сокровенная мечта – сделать Берту прямой противоположностью матери. Я хочу, чтобы она стала настоящей женщиной, не только получала от жизни, но и отдавала ей не меньше, чем получает, – в общем, была бы такой, как ты, Роза-Линда, – добавил он с глубоким чувством и продолжал: – Я знаю, Берта музыкальна и очень артистична. Я пытался всячески поощрять эти таланты, дать ей возможность развивать их. У нас в Рейксли я оборудовал музыкальную комнату, в основном для Берты, а не для себя. Марион ненавидит эту комнату, как и всё, что связано с музыкой, которая ей просто недоступна. Ее раздражает, когда мы с ребенком занимаемся в этой комнате – играем на фортепиано или слушаем пластинки. Но я к этому отношусь очень серьезно… Не скрою, я всегда настаивал на том, чтобы предоставить ребенку свободу выбора. Я испытываю истинное счастье, когда вижу, что девочка развивается духовно, приобщается к искусству, приобретает разносторонние интересы. И хотя она еще очень маленькая, у нее явный талант к игре на фортепиано… Она удивительно тонко понимает меня, она обладает природной чуткостью, хотя и не осознает пока разногласий между мной и матерью, но она понимает, что я несчастлив, всегда старается быть мягкой, нежной и дружелюбной со мной. Она обожает свою мать и по-детски ее любит, а та балует ее, даря дорогие игрушки и книги, устраивает праздники для ее подруг, катания на машинах и тому подобное. Но я знаю, в матери есть и такое, что пугает девочку, то, что и меня заставило отвернуться от Марион вскоре после рождения Берты. И в ней действительно есть какая-то пугающая неумолимость… какая-то почти нечеловеческая холодность… расчет, по которому она построила всю свою жизнь так, как выгодно только ей. С ее красотой (а она очень красива), с ее умением элегантно одеваться и всей той роскошью, к какой она привыкла с детства, она всегда умела добиваться того, что ей хочется. Но все это не имеет ни малейшего отношения ко мне и моему ребенку. Я говорю тебе все это, Роза-Линда, чтобы ты поняла, почему я никогда не смогу оставить Марион. Я никогда не смогу покинуть Роберту, оставить ее этому ледяному и безжалостному существу, которое со временем сломит ее так же, как сломило меня.

Он умолк. Я тоже молчала. Этот рассказ словно околдовал меня, и в то же время нарисованный Ричардом портрет Марион Каррингтон-Эш вызвал у меня чувство возмущения. Я знала, что такие женщины существуют. Но чтобы Ричард, мой Ричард, с его чувствительной душой, его теплотой и добротой, был женат на одной из них и обречен на совместное с ней существование – это казалось мне страшно несправедливым. И теперь если на земле и было существо, которое я ненавидела всей душой, так это Марион.

Ричард поведал мне и об интимной стороне их жизни. Так я узнала о разрыве, который произошел между ними после того, как Берта появилась на свет; о том, как его жизнь с женой превратилась в безрадостное, унылое существование, несмотря на внешнее благополучие; о том, как он привык к этому (человек ко всему привыкает), но как все это безнадежно… По-видимому, Марион никогда не хотела иметь любовника: ей было достаточно восхищения и похвал в обществе, а секс ее не интересовал. Она была удивительно холодна и поэтому со своей стороны никогда бы не подала ему повода для развода. А он, как уже объяснил, ни за что не хотел давать ей такого повода потому, что у девочки была такая мать. Он утверждал, что ему было бы легче, если бы она была порочной женщиной – пила бы, играла, была бы ему неверна. Все что угодно, но чтобы в ней была хоть искра доброты и понимания.

– В основном это вина ее матери, – продолжал Ричард. – Леди Веллинг – глупая, пустоголовая, легкомысленная женщина, в прошлом дешевая певичка – все воспитание направляла к одной цели – выдать дочь за богатого человека… В Марион с детства воспитывалось своекорыстие. Сначала, когда она полюбила меня, конечно по-своему, в течение нескольких недель она испытывала настоящие человеческие чувства. На самом деле я не был такой крупной добычей, какую леди Веллинг решила заполучить для своей дочери. Но я думаю, мне удалось прорвать этот круг жесткости и расчета – правда, на очень короткое время. Я с ума сходил по Марион, а она была так прелестна… настоящее воплощение мечты любого юноши о прекрасной любви!.. – Ричард горько усмехнулся.

Я кивнула, но даже и в этот момент чувствовала жгучую ревность, просто потому, что когда-то он все же любил Марион.