— Я должен чувствовать вину, что спас свою жизнь? Он не обратил на это внимание.
— Еще одно. Ты сам сказал, что всю жизнь на всех сердился. Так ты жил. А думал ли ты, почему?
— Не могу сказать, что думал.
— Одна причина в том, что ты был один. Поэтому для тебя так много значили эти дети и мисс Кью.
— Ну и что? Дети по-прежнему со мной. Он медленно покачал головой.
— Ты и дети — единый организм. Уникальный. Беспрецедентный. — Он ткнул в меня черенком трубки. — Совершенно один.
Кровь зашумела у меня в ушах.
— Заткнитесь, — сказал я.
— Только подумай, — негромко продолжал он. — Ты можешь практически все. Можешь иметь все, что захочешь. Но все это не избавит тебя от одиночества.
— Заткнитесь! Все одиноки. Он кивнул.
— Некоторые могут научиться жить с этим.
— Как?
Немного погодя он ответил:
— Благодаря тому, что есть нечто, о чем ты ничего не знаешь. Даже если я тебе скажу, оно для тебя ничего не будет значить.
— Скажите, и посмотрим.
Он очень странно взглянул на меня.
— Это нечто называется моралью.
— Наверно, вы правы. Не понимаю, о чем вы говорите. — Я собрался. Больше мне незачем его слушать. — Вы боитесь, — сказал я. — Боитесь гомогештальта.
Он сделал огромное усилие и улыбнулся.
— Ублюдочная терминология.
— Мы ублюдочное племя, — ответил я. Показал:
— Садитесь сюда.
Он пересек комнату и сел за стол. Я наклонился к нему, и он заснул с открытыми глазами. Я выпрямился и осмотрел кабинет. Взял термос, наполнил его и поставил на стол. Поправил угол ковра, положил чистое полотенце в головах кушетки. Прошел мимо стола и посмотрел на магнитофон.
Словно протянув руку, вызвал Бинни. Она стояла у стола, широко раскрыв глаза.
— Посмотри сюда, — сказал я. — Внимательно посмотри. Я хочу стереть запись. Спроси у Бэби, как это сделать.
Она посмотрела на меня, как-то встряхнулась и наклонилась к магнитофону. Исчезла — и сразу вернулась. Прошла мимо меня, повернула две ручки, нажала кнопку, что-то дважды щелкнуло. Лента быстро начала перематываться назад.
— Все в порядке, — сказал я. — Уходи. Она исчезла, Я взял пиджак и направился к выходу. Стерн по-прежнему сидел за столом и смотрел, ничего не видя.
— Хороший психоаналитик, — прошептал я. Чувствовал я себя отлично.
Снаружи я немного подождал, потом повернулся и снова вошел.
Стерн посмотрел на меня.
— Садись сюда, сынок.
— Простите, сэр, — сказал я. — Ошибся кабинетом.
— Ничего, — ответил он.
Я вышел и прикрыл за собой дверь. И всю дорогу до полицейского участка улыбался. Мой рассказ о мисс Кью запишут, и он им понравится. Я посмеивался, думая о Стерне, как он будет гадать, куда пропал почти целый день и откуда у него тысяча баксов. Это гораздо забавнее, чем думать о нем мертвом.
И что это за дьявольская штука — мораль?
Часть третья
МОРАЛЬ
— Кто он вам, мисс Джеральд? — спросил шериф.
— Джерард, — поправила она. У нее серо-зеленые глаза и необычный рот. — Он мой двоюродный брат.
— Все дети Адама братья, так или иначе. Вам придется рассказать мне немного больше.
— Семь лет назад он служил в военно-воздушных силах, — сказала она. Потом случились… неприятности. Он был отправлен в отставку. По медицинским основаниям.
Шериф порылся в папке на столе.
— Фамилию врача помните?
— Сначала Томпсон, потом Бромфилд. Заключение об отставке подписал доктор Бромфилд.
— Похоже, вы действительно кое-что знаете. А кем он был до службы в авиации?
— Инженером. То есть я хочу сказать, был бы им, если бы закончил школу.
— А почему не кончил? Она пожала плечами.
— Он просто исчез.
— Откуда вы знаете, что он здесь?
— Я узнала бы его везде, — ответила она. — Я видела… видела, как это случилось.
— Видели. — Шериф хмыкнул, поднял папку, уронил ее. — Послушайте, мисс Джеральд, не мое дело советовать. Но вы кажетесь мне хорошей девушкой. Почему бы вам просто не забыть о нем?
— Я хотела бы повидаться с ним, если можно, — негромко ответила она.
— Он сумасшедший. Вы знаете это?
— Не думаю.
— Пробил кулаком стекло в витрине. Просто так. Она ждала. Он попытался снова.
— Он грязный. Даже не знает собственного имени.
— Можно мне его увидеть?
Шериф без слов выругался и встал.
— Если бы врачи в авиации имели хоть немного здравого смысла, они посадили бы его в такое место, где бы он и близко не смог подойти к тюрьме. Сюда, пожалуйста.
Стены из стальных плит, как переборки на корабле. Окрашены сверху поблекшей желтой краской, а внизу в цвет горчицы. Шаги звучат гулко. Шериф открыл тяжелую дверь, она со скрипом отодвинулась. Они прошли, и шериф снова закрыл дверь. Пропустил ее вперед, и они оказались в большом, напоминающем амбар помещении с бетонными стенами и потолком. Вокруг всего помещения проходило нечто вроде балкона. Под ним и над ним камеры, со стальными стенами и решетками вместо передней стены. Всего около двадцати камер. Заняты всего с полдюжины. Место холодное и неприятное.
— Ну, а чего вы ожидали? — спросил шериф, разгадав выражение ее лица. Отеля «Валдорф» или еще чего?
— Где он? — спросила она.
Они прошли к камере в нижнем ярусе.
— Проснись, Барроус. К тебе женщина.
— Гип! О, Гип!