— К сожалению, да, — послушно повторила Джулия.
— …скучаешь.
— К сожалению, я по тебе скучаю.
— Как хорошо. В твоих устах это звучит как музыка.
— До свидания, Дик.
— До свидания, Джулия, милая.
Он не отпускал ее, и вместо запланированных двух недель она прожила в Нью-Йорке два месяца. В дневное время работа заменяла ему алкоголь, но вечерами он не мог обходиться без Джулии.
Иногда, когда он звонил ей и говорил, что слишком устал и не сможет встретить ее после театра, чтобы куда-нибудь пойти, она ревновала его к работе. Без выпивки ночная жизнь — порочная и навсегда оставленная в прошлом — перестала для него существовать. А Джулию, которая никогда не пила, эта жизнь бодрила: музыка, нарядные платья, они вдвоем — прекрасная пара — кружатся в танце. На первых порах они время от времени встречались с Филом Хоффманом, но Джулия сочла, что у него болезненная реакция, и вскоре эти встречи прекратились.
Произошло еще два-три неприятных инцидента. К Джулии заявилась бывшая одноклассница, Эстер Кери, и спросила, знает ли она о репутации Дика Рэгленда. Не теряя самообладания, она пригласила Эстер познакомиться с Диком и от души порадовалась, когда подруга с легкостью изменила свое мнение. Случались и другие досадные мелочи, но, к счастью, безобразное поведение Дика не вышло за рамки Парижа и с расстояния уже казалось неправдоподобным. Теперь их связывало сильное чувство, и тот злополучный день постепенно стирался из памяти Джулии, но ей хотелось полной уверенности.
— Через полгода, если так и дальше пойдет, мы объявим о помолвке. А еще через полгода обвенчаемся.
— Так долго, — стонал он.
— Да ведь прежде у тебя были совсем другие пять лет, — отвечала Джулия. — Умом и сердцем я в тебя верю, но внутренний голос мне говорит: подожди. Не забывай, я принимаю решение и за своих детей.
Ох уж эти пять лет — что было, то прошло.
В августе Джулия на два месяца уехала в Калифорнию навестить родных. Ей хотелось проверить, как Дик обойдется без нее. Они переписывались каждый день; его письма были то веселыми, то подавленными, то нетерпеливыми, то полными надежд. Работа у него ладилась. Медленно, но верно он возвращался к нормальной жизни, дядя в него уверовал, но разлука душила его тоской. Когда Джулия стала замечать у него нотки отчаяния, она сократила свой визит на неделю и пересекла страну с запада на восток.
— Слава богу, ты здесь! — воскликнул он, когда они под руку выходили из здания Центрального вокзала. — Я извелся. Несколько раз чуть не пустился в запой, меня останавливала только мысль о тебе, а ты была так далеко.
— Дорогой мой… дорогой, ты такой измученный, бледный. Эта работа тебя выматывает.
— Нет, просто жить одному до того тоскливо. Ложусь спать — а мысли не отпускают. Давай скорее поженимся, ты согласна?
— Не знаю, посмотрим. Сейчас твоя Джулия с тобой, а все остальное неважно.
Через неделю его депрессия отступила. Когда он грустил, Джулия утешала его, как ребенка, прижимая к груди его прекрасную голову; конечно, она бы предпочла всегда видеть его уверенным в себе, знать, что он в любой момент сможет ее приободрить и рассмешить, окружить заботой и любовью. Вместе с подругой она сняла квартиру, а потом стала ходить в Колумбийский университет на курсы биологии и домоводства. Поздней осенью Дик начал водить ее на футбольные матчи и новые спектакли, на прогулки в Центральный парк, где уже выпал первый снег, а несколько раз в неделю они проводили вечера у камина в ее гостиной. Но время шло, и у обоих нарастало нетерпение. Незадолго до Рождества у нее на пороге возник нежданный гость — Фил Хоффман. Впервые за много месяцев они встретились. Нью-Йорк, сплетенный из множества непересекающихся лестниц, не способствует встречам даже близких друзей, а в случае натянутых отношений делает все, чтобы и вовсе развести людей в разные стороны.
Теперь они были чужими. Не скрывая своего скептического отношения к Дику, Фил автоматически сделался ее врагом; в то же время она заметила в нем перемены к лучшему: некоторые острые углы сгладились; он работал помощником окружного прокурора и уверенно поднимался по карьерной лестнице.
— Значит, ты выходишь за Дика? — спросил он. — Когда?
— Уже скоро. Когда мама приедет.
Он многозначительно покачал головой:
— Джулия, не связывай с ним свою судьбу. Говорю это не из ревности, я умею проигрывать, но нет ничего хуже для такой чудесной девушки, как ты, чем очертя голову броситься в скалистое озеро. С чего ты взяла, что человек способен изменить свою стезю? Порой мы выдыхаемся, дрейфуем параллельным руслом, но я никогда не слышал, чтобы человек изменился.
— Дик изменился.
— Возможно. Но это «возможно» очень растяжимо. Будь он невзрачен с виду, но дорог тебе, я бы сказал «в добрый час». Хорошо, если я ошибаюсь, но, черт подери, мне ясно как день, что ты повелась на его смазливую физиономию и вкрадчивые манеры.
— Ты его не знаешь, — преданно отвечала Джулия. — Со мной он другой. Ты не знаешь, как он нежен и отзывчив. Не кажется ли тебе, что ты сейчас ведешь себя низко и мелочно?