Больше чем просто дом (сборник)

Эта сдержанность, непостижимая для Лью, опять же уходила корнями глубоко в прошлое. Имея дело с этими сестрами, в любой момент можно было столкнуться с чем-то неожиданным, долго дремавшим в тихом омуте и вдруг прорвавшимся на поверхность; их реакции и предпочтения было невозможно предугадать человеку, привыкшему говорить и действовать прямолинейно.

— Из нас троих я всегда была самой консервативной, — сказала Бесс. — Я ничуть не меньше сестер любила всякие развлечения и удовольствия, но кому-то ведь надо было играть роль мальчишки в девчоночьей компании, и эта роль закрепилась за мной… Да, прикоснись ко мне вот так. Погладь по щеке. Мне так хочется, чтобы меня трогали, чтобы меня держали в объятиях. И я рада, что это делаешь ты; но только не торопись, будь осторожен. Боюсь, я принадлежу к типу людей, которые что-либо делают без оглядки, раз и навсегда. Я буду жить с тобой и умру ради тебя, но я никогда не пойму, каково это — остановиться на полпути… Да, это моя ладонь. Она тебе нравится? За последний месяц я вдоволь нагляделась на себя, и это было забавно, потому что из всех вещей в доме осталось только зеркало наверху, такое большое, что они не смогли его унести.

Лью поднялся с колен.

— Хорошо, вот с чего мы начнем: я сделаю все для того, чтобы к тебе вернулись силы и здоровье.

— Неплохая идея, — согласилась она.

— И первым делом давай спалим этот старый дом.

— О нет! — Она приняла его слова всерьез. — Во-первых, дом застрахован, во-вторых…

— Ладно, тогда просто уберемся отсюда. Поженимся в Балтиморе или в Элликот-Сити, на твой выбор.

— А что будет с Джунипер? Я не могу уехать, оставив ее здесь.

— Мы отдадим ее под присмотр того парня в магазине.

— Дом мне уже не принадлежит. Он заложен-перезаложен и подлежит изъятию в счет долгов, но они позволили мне пока что жить здесь, — наверное, совесть проснулась после того, как они забрали даже ноты и альбомы с семейными фотографиями. Да и не так-то просто им было бы меня отсюда выжить.

С каждой минутой Лью узнавал о ней все больше, и ему все больше нравилось то, что он узнавал. Но он видел, что за годы самопожертвования ростки любви в ней почти зачахли, так что их предстояло бережно взращивать вновь. И эта задача была ему очень даже по душе.

— Ты прекрасна! — говорил он ей. — Ты просто прелесть! Мы выживем, и все у нас будет хорошо, потому что ты прекрасна и потому что я в этом твердо убежден.

— А Джунипер — она выживет, если мы отсюда уедем?

— С Джунипер все тоже будет хорошо.

Она нахмурила брови, но потом улыбнулась — на сей раз по-настоящему улыбнулась — и сказала:

— Мне кажется, ты начинаешь влюбляться.

— Говори за себя. Но я полагаю, это будет наилучшим из всего, что когда-либо со мной случалось.

— Я хочу тебе в этом помочь. Я настаиваю…

Они покинули дом вместе. Бесс переоделась в костюм для верховой езды — и это было единственное, что она взяла с собой. Идя по высокой спутанной траве через сад, Лью оглянулся на дом:

— На следующей неделе мы решим, что с этим делать.

Яркое солнце опускалось к горизонту, и розоватый закатный свет скользил по синему кузову машины и по их бездумно-счастливым лицам, не обделяя вниманием останки старого дома — заклинившую дверь ледника, ржавые водосточные трубы, болтающиеся вкривь и вкось ставни, потрескавшийся бетон подъездной дорожки, теннисный корт с грудой золы на том месте, где жгли прошлогодний мусор. Что бы ни ждало этот дом впредь, цель его существования была достигнута, функция выполнена, точка поставлена. Это было одно бесконечно долгое усилие, предпринятое ради соединения человеческих судеб, — усилие, которое нам сложно оценить в полной мере, зато его последствия мы ощущаем на себе.

Влюбленный эскимос [49]

Пан-и-Трун выполз из иглу, отпихнув морду назойливого пса и крикнув «кыш!» по-эскимосски остальной своре. Затем он убедился, что собаки не смогут добраться до развешанной на шестах рыбы, и по снежно-белому покрову прошел сотню ярдов до иглу своего отца.

Выдубленное ветрами и морозами лицо старика было, как всегда, невозмутимо.

— Ты уже собрался и готов к отъезду? — спросил он.

— Да, все собрано и готово.

— Хорошо. Отбываем завтра утром. Другие тоже вот-вот уедут.

К тому все и шло. Куда ни глянь, повсюду люди разбирали выставочные строения и паковали экспонаты, что сопровождалось обычной предотъездной суматохой.

Пан-и-Трун смотрел на все это не без грусти — правда, лишь на мгновение отразившейся в щелочках его лиловых глаз. Он был мал ростом, но гибок и ладно скроен, а на его круглой физиономии с носом-кнопкой, казалось, навсегда застыло бодро-веселое выражение. Так озирался он довольно долго, поскольку успел уже привязаться к этому месту.

— Мудрейший, — обратился он к отцу, — я хочу пройтись по Чикаго.

Старик вздрогнул:

— Что?

— Побываю там в последний раз.

— Совсем один? — встревожился отец.

— Да, мудрейший. Я могу сам найти дорогу. Теперь я знаю много американских слов, а если заблужусь, достаточно будет сказать на их языке: «Сямирный выставка».

Старик недовольно крякнул: