Больше, чем страх

Время от времени Вилламантес командовал своим подручным, чтобы те прекращали меня бить, и каждый раз во мне теплилась надежда, что мои мучения на этом закончились. Как только побои возобновлялись, чувство безысходности все больше и больше овладевало мной. Вилламантес, истязая меня, умело применял пытки, рассчитывая сломить мой дух. И он уже был близок к цели. В момент передышки я тщетно старался собрать всю волю воедино, мне казалось, что я нахожусь на грани нервного срыва и вот-вот заговорю. Несколько раз Вилламантес, замечая, что я уже почти сломлен, прекращал побои, но я каким-то чудом находил в себе силы и продолжал молчать. Тогда он кивал своим подручным, и побои возобновлялись. Острая боль в плече стала еще сильней, руки и ноги горели так, словно меня жарили на костре, а мышцы сводила судорога. Я валялся на полу по пояс голый, а молодчики Вилламантеса продолжали колотить меня ногами. Наконец, не выдержав боли, я сказал им, чтобы они остановились. Мои мучители прекратили избиение, и я заговорил.

Я решил выдать Вилламантесу все, что мне было известно, за исключением местонахождения Бафф. Как ни были затуманены болью мои мозги, я все же задумал еще раз попытаться его обмануть. С того момента, как я открыл рот, мысль о том, что я ни словом не должен обмолвиться о Бафф, больше не покидала меня. Я рассказал об Амадоре, о капитане Эмилио, о Моник и водителе «плимута», рассказал, как потом на меня наехал грузовик, и заявил, что больше мне ничего не известно. Сказал, что центр до того, как меня сюда привезли, в глаза не видел. Где находится дочь доктора Баффингтона — не знаю. Естественно, о моей попытке дозвониться до генерала Лопеса упомянуто не было. Этот звонок оставался для меня последней надеждой. Сейчас мне даже было трудно вспомнить, с кем я разговаривал по номеру генерала, с ним или с кем-то еще. Тем не менее в моей памяти всплыли его слова обещания помочь мне в случае, если я обнаружу местонахождение базы Кулебры. Наш разговор с генералом Лопесом состоялся утром. А кто же все-таки снял трубку у него дома, когда я звонил с бензозаправочной станции? Это точно был не генерал. Тогда кто же? Ах да, к телефону подошла его служанка! Теперь я вспомнил о Кармелине. Она уже должна была передать мое сообщение, с надеждой подумал я.

Вилламантес, выслушав меня, дал команду своим подручным, и те с новой силой принялись меня избивать. Сам он меня не бил, а только наблюдал за работой своих молодчиков. Вскоре я потерял сознание.

Когда я снова открыл глаза, то первым, кого сумел разглядеть, была Моник. Она стояла рядом с Вилламантесом и что-то ему говорила. Потом я увидел сидящего рядом со мной на корточках капитана Эмилио. Его голова была забинтована и казалась огромных размеров. Я непроизвольно кончиком языка провел по своим зубам. Как ни странно, но все они оказались на месте. Эмилио, заметив, как я пошевелил во рту языком, злорадно улыбнулся. Помимо Вилламантеса, Моник и капитана, в комнате находился еще один человек, который мне показался знакомым. Я долго вглядывался в его скуластое лицо с квадратным подбородком и густую черную шевелюру, пока не узнал в нем того, кто был изображен на фотографии и кинопленке вместе с графиней. Джейм, или как его там, должно быть, тоже прятался в центре. Моник и Вилламантес тем временем продолжали беседовать, периодически поглядывая на меня.

Затем передо мной, находящимся в полузабытьи, двое человек через всю комнату протащили доктора Баффингтона, который прокричал Вилламантесу, что скорее умрет, нежели продолжит на него работать. Если доктор решился на такое, значит, он знает, что Бафф вне опасности, мелькнуло в моем затуманенном мозгу. Вилламантес подошел ко мне и опустился на корточки.

— Похоже, вы ему кое-что рассказали, мистер Скотт. Иначе он не был бы таким смелым. Там, в его комнате, вы проявили чудеса изобретательности, чтобы обмануть меня. Вы меня слышите? — произнес он.

— Слышу, — как сквозь сон откликнулся я.

— Вы не слишком расстроились из-за того, что доктор выдал вас с головой? Не надо, прошу вас. Все нормально.

Какой же Вилламантес все-таки мерзавец, подумал я и стал ждать, что он скажет еще.

— Видите, — продолжил он, — выходит, это вы помогли ей бежать. Но не вините доктора. Чтобы все понять, мне было достаточно взглянуть на ваши драные брюки и порезанные руки. Вы поранились, когда перелезали через стену. Ну, а теперь расскажите нам, где прячется девушка.

Как же я забыл про свои изодранные штаны и порезы на руках, с досадой подумал я, выходит, Вилламантес с самого начала знал, что я вешаю на его уши лапшу.

Он отошел от меня, и тут я увидел перед собой лицо Моник.

— Теперь наша очередь спрашивать, Шелл, — сказала она.

— Я уже все рассказал этому психу.

На лице Моник заиграла улыбка. Она и в эту минуту казалась мне очень красивой. Как ни странно, но чувства ненависти к ней я почему-то не испытывал. Может быть, потому, что она продолжала оставаться для меня загадкой. Если бы мне удалось до конца понять, что двигало Моник, я бы, наверное, смог ее возненавидеть.