Больше, чем страсть

– Так и сказала: что я им не нужна, – вздохнула. Отвернулась от окна и улыбнулась Казарину легкой, немного печальной улыбкой. – Но дед не дал им просто так уехать. Заставил оформить на него полное опекунство надо мной. Мне было пять лет, и после их отъезда я просыпалась каждую ночь и плакала от ужаса, мне казалось, что меня снова где-то забыли и бросили, и я не нужна никому. Дед прибегал, успокаивал, укачивал меня и всегда ночевал только дома, чтобы я знала, что он рядом. Он постоянно повторял мне, что я самая нужная ему и самая любимая девочка на свете. А потом, как-то в один момент я успокоилась, уверилась в своей нужности, стала называть деда папой, и жизнь наша наладилась. Во все свои деловые поездки, командировки и отпуска он ездил только со мной – школа, не школа, главное, чтобы мы не расставались. Вот так. А ему сорок четыре только исполнилось, когда он меня забрал, и я ведь только десять лет назад, когда он Риву встретил, осознала, что из-за меня дед отказался от личной жизни, будучи совсем молодым мужчиной.

– Не отказался бы, может, и Риву свою не встретил, – философски заметил Казарин. – А что родители твои?

– Они больше не приезжали ни разу. Развелись там в Америке через год, создали другие семьи с американцами, завели других детей. Поначалу еще как-то поддерживали связь, звонили, писали, а лет через пять и это перестали делать. Мне было лет пятнадцать, когда неожиданно позвонила мама. Я сначала не поняла, что за тетка плачет в трубку и прощения просит, а когда дошло, меня аж колотить начало от страха, я вдруг подумала, что она меня у деда забрать собирается. Но она хотела совсем другого, попросила папу помочь, денег дать, у нее там что-то случилось, какой-то развод, неприятности. Дед отправил ей приличную сумму. После этого ни она, ни отец больше не звонили ни разу.

– А у тебя развился комплекс брошенной девочки и обида на родителей, – подсказал ей Казарин.

– Ничего подобного, – активно опровергла Надежда. – Мне было, считай, четыре, когда они первый раз уехали, я ничего особо и не помню. Ну а потом мне так хорошо и интересно жилось с дедом, он всегда находился рядом. Всегда, в любой момент. Он очень меня любит, к тому же у него обалденное чувство юмора, и нам всю жизнь было весело. Наверное, как тебе с Ритой твоей. Говорю же, в чем-то похожие истории. Домработниц и нянек дед нанимал, и я под женским присмотром находилась, не болталась никогда без внимания. Сейчас, когда я сама мама, я думаю, что мне ужасно повезло, что родители свалили в Америку. Вот за это я им точно благодарна. Потому что не протащили меня через свой эгоизм, ограниченность ума и души. Через ругань, разборки и обязательный развод со всеми грязными подробностями. Иногда жизнь странные кульбиты вытворяет. – Надя вздохнула, словно сбросив паутину воспоминаний, и переключилась на Даниила: – Ну а ты с родителями до сих пор не общаешься?

– Многое изменилось, – пришла его очередь задуматься о чем-то непростом. – Мы смогли поговорить и выяснить наше непонимание. Теперь пытаемся восстановить отношения, стараемся, но былой близости пока не получается. Я думаю, может, что-то безвозвратно пропало, сгорело в обоюдном чувстве вины и обиды, а может, просто еще не пришло время для полного примирения.

Он замолчал, думая о своем. Надюша снова посмотрела в окно. Что ж мы все постоянно в окно смотрим, когда задумываемся о чем-то или вспоминаем. Интересно, это какой-то защитный механизм или сам процесс созерцания успокаивает человека, поддерживает? Задумалась она отвлеченно…

– Светает, – сказала Надя тихо, встала и подошла к окну. – Надо хоть немного поспать.

– Да, – поддержал мысль Казарин, поднялся, подошел к ней и остановился рядом. – Во сколько ехать домой планируешь?

– Не знаю, как высплюсь, – повернулась к нему и искренне поблагодарила: – Спасибо тебе. За то, что накормил, и за то, что рассказал о себе.

– И тебе спасибо, – тихо ответил он и вдруг наклонился и поцеловал ее в щеку. – Спи. – Он посмотрел на нее каким-то особым взглядом. – А когда проснешься, позвони, поедем вдвоем.

Даниил больше ничего не сказал, развернулся, прошагал через комнату, вышел и медленно, осторожно прикрыл за собой дверь.

Денек выдался жарким с самого утра. Май уже сдавал окончательно свои позиции решительно наступающему лету, и хоть детские листочки еще зеленели изумрудно, проклюнувшись совсем недавно, подставляя солнышку свои глянцевые бока, и птицы орали абсолютно по-весеннему от любви, радости и молодости, и поддувал порой порывами холодный ветерок, напоминая, что рано сезон отпусков открывать, – лето уже по-хозяйски разворачивалось в отвоеванных владениях, устраиваясь поудобней и кидаясь вот такими денечками.

Они выехали после двенадцати дня. На двух машинах.