Больше, чем страсть

Так – затылок сзади: скорее всего шишка и рассечена кожа, сотрясение есть, голова гудит и кружится. Так, дальше: бровь разбита, из носа кровь, левый глаз не открывается, но вроде цел, зубы на месте – за что отдельное спасибо. Дальше – ребра – он осторожно покрутился, подлаживаясь под ход автомобиля – пожалуй, парочка треснула. Ливер болит весь, но вроде острой нехорошей боли, говорящей о кровотечении или серьезном повреждении внутренних органов, не чувствуется. Так, руки-ноги – пошевелил – болят, но вообще-то фигня – синяки верняк, может, трещины есть, но без переломов. В общем и целом диагноз неплохой – более жив, чем мертв.

Да, спасибо, что негде братьям горцам развернуться было. А дотерпеть, отъехать в безопасное место и вытащить его на просторную площадку да оторваться по полной от души, это не в кавказском характере, требующем немедленного возмездия. Намахались в неудобстве, вспотели-устали да подостыли джигиты.

И Казарин начал внимательно прислушиваться к разговору горячих парней.

Ехали они долго. Наверное, дня два.

Жара в фургоне стояла непомерная, мужчины остужались у открытых окон, но на пол ветерок практически не долетал, и Даниил варился в луже собственной подсыхающей крови и пота. Саднило, болело и ныло все тело, а вскоре начало и зудеть под засыхающей коркой крови.

Даниила вытаскивали, отводили отлить в сторону, глумливо насмехались, когда он падал на колени и разбитыми пальцами неуклюже расстегивал ширинку, но больше не били, давали пить, завязывали руки и снова бросали назад в фургон.

Его не кормили, не разговаривали с ним – только выводили в туалет и давали пить. Когда дорога принялась круто подниматься в горы и трясти начало, как в барабане стиральной машинки, у Казарина из разбитых ран открылись все возможные кровотечения сразу, а ребра, ему казалось, так вообще доломались окончательно. Причем все.

Но любая дорога имеет особенность заканчиваться. Закончилась и эта.

Даниила выволокли из машины и потащили куда-то, ухватив под руки с двух сторон. Он попытался осмотреться, но за излишнее любопытство получил удар прикладом по голове – не вырубающий, предупреждающий, без души и силы. И все же успел заметить каменные деревенские дома типичного горного аула, примостившегося на крутом склоне, много деревьев вокруг.

Тропинка, по которой его тащили, попетляв среди заборов домов, вывела их процессию за деревню и закончилась возле круглого отверстия в земле, прикрытого поржавевшей решеткой. Подход к яме имелся один – там, где сейчас и стоял Даниил, со всех же остальных сторон дыра была окружена плотным кустарником с шипами. Даже где-то красиво – зеленый кустарник на фоне гор и необычайно синего, прямо лазоревого неба.

Казарин вздохнул всей грудью до боли в пострадавших ребрах и внутренностях, запрокинул голову и посмотрел в это удивительное небо уцелевшим глазом.

– Правыльно, – похвалил кто-то из его сопровождавших с издевательской усмешкой. – Попрощайся.

Предложил, как добрый церемониймейстер в крематории.

Кто-то из боевых акынов достал из-под кустов лестницу, решетку отодвинули, лестницу опустили вниз и, подталкивая Казарина в спину прикладами, велели спускаться. Довести процесс до конца не дали – стоило Даниилу спуститься на пару ступенек, лестницу дернули, и он, не удержавшись, полетел вниз.

Но приземлился достойно, на рефлексе, впитанном с молоком матери, успев сгруппироваться. Правда, никто, кроме него, этого не понял, наверху ржали, – удовольствие получали от такого цирка.

И ушли.

Казарин сел, опершись спиной на стену, и осмотрелся.

Устроили его кавказские братья со всеми возможными неудобствами. Это была банальная яма, вырытая в земле. Просто и без затей. И кто-то сильно постарался, устраивая эти апартаменты, – выдолбить в земле вперемешку с горной породой колодец метра в четыре с лишком глубиной и метра три шириной, это ж какой труд нужен. На века, видать, делали. С дальним деловым расчетом. И явно сие общежитие не на одно койкоместо рассчитывалось, раз аж целых три метра в диаметре заложили. Вполне вероятно, что сами «постояльцы» и рыли себе этот «гостиничный» номер.

Но по нынешним временам заложников у гостеприимных хозяев поубавилось, это вам не кровавые девяностые.

– Ну что, – усмехнулся Казарин невесело и тут же скривился от боли в разбитой губе и пересохшем горле, прокашлялся надсадно и закончил фразу: – Получил ты, Казарин, люкс в единоличное пользование, – снова закашлялся, сплюнул сгусток крови и просипел: – Располагайся. Ибо под Женевскую конвенцию ты тут, Казарин, на хрен, не попадаешь.