Больше, чем товарищи по кораблю (ЛП)

Черт. Моя рука все еще вытянута под дозатором дезинфицирующего средства, и теперь на ладонь капает гель, а в нос ударяет запах хлорки. Он смеется надо мной и тут же находит решение моей проблемы. Переплетая свои большие руки с моими, он забирает излишки и использует их для себя. У меня перехватывает дыхание не только от его прикосновения, но и от того, как он смотрит на наши сплетенные пальцы. Это, должно быть, влажная мечта каждого гермофоба.

"У тебя есть какие-нибудь планы на время перерыва?"

Он приглашает меня на свидание или надеется убрать гаечный ключ, который был брошен в наши дела прошлой ночью, и вместо этого вставить свой гаечный ключ в мои дела? Господи, просто разбей уже меня на части. Я не должна этого хотеть. Я знаю, что не должна, но ничего не могу с собой поделать.

" Нет".

"Я узнаю, когда Том освободится. Было бы хорошо, если бы вы поговорили".

Ну, я совершенно неправильно поняла эти сигналы.

Это ужасно — быть в центре всей этой драмы. Оскар не вдается в подробности того, что было сказано между ними, только говорит, что Том хочет все исправить. Я хотела высказаться вчера вечером, но Оскар решил, что лучше подождать до сегодняшнего дня, когда у нас обоих будет ясная голова. Да, как будто моя голова когда-нибудь будет ясной после той ночи, которую я провела, не считая алкоголя.

Если бы это был реальный мир, я бы заблокировала его и жила дальше, но здесь я не могу этого сделать.

Он облажался, в этом нет никаких сомнений. Однако, увидев, что он сидит у моей двери и хочет загладить свою вину… мне захотелось дать ему шанс объясниться. Даже сейчас идиот так и не извинился за свой поступок. Это не слишком высокая планка, но если извинения Тома — это то, что нужно, чтобы унять кислую боль в моем желудке, которую вызвала злость на него, то я готова его выслушать.

В угасающем свете дня я выхожу на беговую дорожку — место встречи, назначенное Оскаром и Мэдисон, — и вижу, что Том с нетерпением ждет меня там.

В это время на дорожке относительно безлюдно, большинство людей либо в своих комнатах готовятся к вечеру, либо нежатся на солнце у бассейна, но пожилая пара проходит мимо нас, пока я добираюсь до Тома, и мы медленно идем в другом направлении, пока не окажемся вне пределов слышимости.

"Мне так жаль, Элиза".

Я смотрю на него, на его обеспокоенное лицо, нарисованное оранжевым закатом, и тут же мне хочется видеть в нем не того, кто причинил мне боль, а того, кто утешал меня, когда я была расстроена.

"Я просто хотел бы прояснить ситуацию. Я не играл с тобой. У меня никогда не было планов на нее".

"Тогда почему она сказала…?"

"В тот вечер я устраивал вечеринку в бассейне после наступления темноты. Она была там спасателем. Это единственная причина, по которой я мог подумать, что она это скажет. Я не знал, что она будет там работать. У меня не было намерения… встречаться с ней снова. И чтобы выложить все на стол, она попытала шанс, но я отказался".

Охх.

О, Боже. Я действительно преувеличила масштабы, не так ли?

"Я не говорю о таких вещах ни с кем, не только с тобой. Я не думаю, что это честно по отношению к другому человеку — делиться чем-то личным. К тому же я пожалел об этом. Очень сильно. Особенно когда услышал, что вы с Харви не…"

Он вздыхает, и становится ясно, что он корит себя за это.

"Я должен был сказать тебе. Я знаю, что облажался, но я…"

"Все в порядке".

Я должна была знать, что он не причинит мне боль нарочно. Но после идиота я по умолчанию всегда ищу в ком-то худшее. Я понимаю, почему Том солгал, когда Валентина спросила. Я много раз прокручивала этот момент в голове. Говорят о том, как попасть впросак.

"Мне тоже жаль".

"Тебе не за что…"

"С моей стороны было нечестно вот так отгораживаться от тебя", — перебиваю я.

"Я должна была обратиться к тебе напрямую, а по итогу вела себя по-детски, как будто ты поспорил. Мне следовало обратиться к тебе напрямую, но вместо этого я слишком много чего надумала, как будто ты предал меня после десяти лет брака или что-то в этом роде".

Мое преувеличение вызвало у него смех.

"Я действительно жалею, что не поступила иначе, потому что ты этого не заслужил".

Мы огибаем угол на корабле, и, увидев, что вокруг никого нет, Том останавливается и обнимает меня, отчего все напряжение, скопившееся в моей груди, как кирпичи, сбивается. До этого момента я едва могла дышать. Я обхватываю его руками, и мы расслабляемся, испытывая общее облегчение.

"Я очень скучал по тебе, Элизабет".

"Я тоже очень скучала по тебе".

Эмоции сжимают мое горло.

"Когда-нибудь у нас все получится".

Он отстраняется от меня и оптимистично улыбается, а я пытаюсь побороть чувство вины, которое колотит у меня в груди за то, что я была так нелюбезна с ним.

"Думаю, нам стоит перестать раздеваться вместе. Это может помочь".

Я хихикаю, уже чувствуя себя легче. Как ему это удается? Он всегда знает, что именно нужно сказать, чтобы подбодрить меня.

"И больше никаких общих душевых", — добавляю я.

Он вздыхает, его глаза порхают туда-сюда между моими.

"Теперь ты думаешь только о душе, не так ли?"

"Да".